Им приносят еду, но она, по большей части, уходит чайкам. Отец ночует дома. Говорит, что и Олег тоже — Людмила совсем плоха.

Соседние СНТ тоже подключились к розыскам. На болотах народу больше чем деревьев, но всё тщетно — Анюта как в воду канула. Исчезла без следа. Это наводит на мысль, что её похитили. Так думает большинство. Но есть и те, кто уверен, что она заблудилась в лесу и утонула в болоте. В подтверждение своей теории, они указывают на то, что Свифт тоже пропал. Очевидно же, что он пошёл по её следу и сгинул в той же трясине что и девочка. Вот если бы его не отпускали, а вели бы на поводке, то, кто знает, быть может оба были бы живы… На это им резонно возражают, что с таким же успехом Свифт мог догнать похитителя и тот его убил, а труп спрятал — спаниель не лошадь, поди найди его в лесу… Так или иначе, но все сходятся в одном — живой Анюту скорее всего уже не найти…

Я узнаю новости по сплетням, которые циркулируют между участками. На улицу мне категорически нельзя. Полный домашний арест. В первые дни так делают многие. Особенно это касается девочек. Их на улицах вообще не видно, а если они и появляются, то только в сопровождении нескольких взрослых. Кое кто вообще увозит детей с дач. На всякий случай.

Чем больше народа принимает участия в поисках, тем более дикими становятся слухи. Говорят про волков, беглых зэков, сумасшедшего из психушки, призраках и проклятье старой церкви, что разрушили неподалёку. Доходит до того, что кто-то уже рассказывает о каком-то жутком каннибале, который якобы уже много лет орудует в Подмосковье и растерзал не один десяток детей. Слухи повторяются, множатся, сливаются, рождают новые, угасают и вновь вспыхивают, рождая пелену ужаса.

На второй день по участкам разлетается весть, что кого-то схватили в соседней деревне, и чуть ли не линчевали на месте, но его отбила милиция и он уже во всём уже признался. Сплетня живёт около часа, после чего выясняется, что взяли не того и совсем по другому делу. Всё опять кипит.

Последний акт этой мрачной драмы приходится на четвёртую ночь. Дом Анюты вспыхивает сразу после полуночи. Люди бегут к нему с вёдрами и баграми, но пламя бушует с такой неистовой силой, что совместными усилиями едва-едва удаётся не дать огню перекинуться на соседние дома. К прибытию пожарных от уютного домика остаётся только груда дымящихся углей и полуобвалившийся остов камина. Машину успевают выкатить в последний момент, когда она уже начинает дымиться. Настюков разбивает топором окно, снимает ручник и выкатывает её наружу. Вид у жигулей жалкий — вся краска на левой стороне пошла пузырями, шины оплавлены и спущены, салон и двигатель жутко пахнут горелой изоляцией. Спустя сутки, когда машину загонят обратно за забор, кто-то вытащит с заднего сиденья мягкие игрушки и положит их на остатки камина.

Но самое страшное, что соседи в один голос уверяют, что слышали в доме громкие крики.

Слухи начинают ползти сразу, однако к полудню, когда угли полностью остывают, и пожарные начинаю разбор, они приобретают кошмарные очертания. Я слышу их отголоски, хоть и сижу взаперти, и все подробности я узнаю лишь через несколько дней, вечером, из разговора отца с матерью. Перед этим он встречался с Настюковым, а тот в курсе всего.

Поздно вечером родители тихо разговаривают на лавочке под сосной, думая, что их никто не слышит. Но это не так. Я давно уже выяснил, что в этом месте очень странная акустика. Звук, даже самый тихий, будто бы ударяется о землю и поднимается прямо в окно второго этажа. Поэтому, я выбираюсь из своей «больничной койки» на первом этаже, прокрадываюсь наверх, бесшумно открываю форточку, встаю на стул и с замиранием сердца слушаю его короткий рассказ.

Оказывается, Людмила умерла ещё до пожара … Повесилась на втором этаже… После обеда… Утром её соседка видела… Говорит ничего такого не заметила… Наоборот, причёсанная была и вроде даже накрашенная… А перед тем как повесится она ещё и платье надела красное и серьги золотые… А от Олега только левую руку нашли… Такой жар там был… Степаныч слышал, как он кричал… А загорелась лампа керосиновая… В коридоре… С чего он её зажёг, непонятно… Свет в доме был… Может нашёл её и того, тоже решил…

Отец стихает, а у меня перед глазами стоит одна картина — ужасный вспухший труп висящий рядом с бильярдом на втором этаже. Я очень ясно представляю себе всю сцену, а мои догадки о том, что же произошло там в действительности, пугаю меня до помутнения сознания.

Я слезаю со стула и полуползком добираюсь обратно. Перед глазами висящая в воздухе босоногая одутловатая фигура в красном платье, раздутым лицом и растрепанными волосами, закрывающими глаза. Она снится мне потом много раз — парящей в моей комнате труп, с иссиня-черным, страшно перекошенным лицом и шевелящимися вокруг головы волосами, точно они находятся под водой. Иногда она поднимает руки, точно пытается меня схватить, точно мы играем в жмурки, но не знает где я, и продолжает медленно дрейфовать по комнате.

Когда мать возвращается в дом я уже в кровати. Она гладит меня по голове. Потом, поздно ночью, я слышу, как она тихонько плачет у себя в углу, а отец шепчет ей что-то ласковое. Затем они оба засыпают, а я лежу без сна. Мне страшно, но всё же, это не тот липкий и безысходный ужас, в который я был погружён несколькими днями ранее. Я просто боюсь, как боится ребёнок, когда чувствует, что все вокруг испытывают страх. Впрочем, от этого не легче. Мои ночные кошмары усиливаются, хотя и приобретают спонтанный характер. Мне редко снится одно и то же, кроме повешенной Людмилы. Только иногда, из хаоса различным ужасов, я вижу те, что узнаю — кровавые сны про охотника и дичь в горячих джунглях, но они являются всё реже…

Журчания воды я больше не слышу. Даже самого отдалённого. Голос воды полностью стих для меня. Правая рука почти не болит, только иногда её сводит лёгкая судорога. Тем не менее, я бережно ношу браслет, который мне сделала бабка Света. На ночь, чтобы он не свалился, я повязываю поверх него платок, а утром, внимательно осматриваю.

Я не хочу ни о чём думать, вспоминать и анализировать. В моей памяти точно появилась стена, отделяющая всё что произошло до