Расстегнув лифчик девушке своей мечты в походе по местам жизни и смерти пионеров-героев, он бросил школу, понимая, что алгеброй с геометрией отношения с женщиной не построишь, и поступил на металлический завод — ковать характер.

Пролетарская юность длилась недолго: обучаясь работе на шлифовальном станке, Сергеев, увлекшись мечтами об исполнительном органе женской власти, забыл о режимах металлообработки, и шлифовальный круг, разорвавшись, пролетел мимо его головы, выбил два кирпича из стены и попутно мысли о том, что рабочие органы машин требуют не меньшего уважения, чем половые.

Девушка, ради которой он бросил школу, кроме лифчика, ничего не расстегнула, работа на заводе потеряла смысл, и Сергеев понял, что руками он не достигнет золотого сечения (см. «Квадрат древних» Леонардо да Винчи), и пошел в институт, где надеялся овладеть языком убеждения.

В пединституте имени Ленина преподаватель кафедры истории зарубежной литературы, не особенно напрягаясь, показала Сергееву в общежитии для аспирантов и форму, и содержание его детской мечты. Было больно и не очень приятно, но старт был дан, Сергеев начал свой марафон, не зная, где финиш.

* * *

Пятилетка сменяла пятилетку, он смотрел на мир через влагалище и постоянно удивлялся, почему из-за оного в мире столько неприятностей.

Поэт пишет хорошо, когда ему не дают, а когда получит, начинает капризничать и выговаривать музе, что это не то, чего он желал, и что он теряет интерес к литературе.

Рушатся империи, меняется общественный строй, люди устремляются к звездам, а дело-то, в общем, и яиц выеденных не стоит: дать каждому по способностям этого самого, и все — на следующий день наступит рай и всеобщее благоденствие.

Так думал Сергеев, сидя у себя на даче в Быкове теплым августовским вечером в последний год XX века.

Жизнь вроде прошла неплохо — дети выросли, на хлеб и на бензин хватало, но детская мечта о ней не проходила — вроде и повидал немало, а мечта в нем еще жила.

На Ленинградском рынке, в ряду, где продают творог и сметану, он увидел девушку с сиянием над головой в виде пилотки и понял, что Он его услышал и подарил лотерейный билет.

Сергеев купил осетинского сыра, сметану и сказал девушке все, что знал, закончив предложением поехать к нему в Быково и жить там, пока он не умрет.

Продавец сыра и счастья для Сергеева слегка охуела от экспрессии приличного мужчины, а потом, подумав немного, согласилась — ехать в Дмитров домой ей не хотелось, дочь была у бабки, а мужик вроде не маньяк.

Сергееву бояться было нечего, жена была у дочки в Германии, на дачу он заехал тайно, попросив девушку присесть под бардачок перед шлагбаумом. Девушка не обиделась — зачем мужчине неприятности? — из гаража в дом она вступила как королева.

Сергеев летал и порхал, как муха на стекле, накрыл поляну, сполоснул зубной протез, облился дезодорантом и одеколоном, сменил носки — трусы не стал, знал, что снимет.

В девушке все было прекрасно: и фигура, и аппетит, — смущала только золотая коронка на левом резце, но не сильно, он знал по себе, что зубы не главное.

Он резво накинулся на слегка осоловевшую от еды и вина мечту и уронил ее на супружескую кровать, чего никогда себе не позволял до этого — он знал приличия, но здесь случай был особый, тут не до церемоний.

Он утонул в ее молочных реках и кисельных берегах, зуб ее сверкнул золотым дождем, но и это его не испугало. Сергеев оглох и ослеп — он боялся лишь инсульта, забыл принять вечернее лекарство от неожиданности свидания. Слава богу, организм не подвел.

Когда-то в юности он читал, что Бернард Шоу мечтал умереть на женщине, и тогда это показалось ему красивым сценарием, но сегодня он не хотел умирать, ему в эту ночь позиция Шоу не казалась безупречной — в этот момент ему больше нравился вариант «Шоу мает…», и оно продолжалось.

Пилотка оказалось по размеру — первый раз за всю его сознательную жизнь.

И утром он отвез ее на рынок, она была спокойна и безмятежна, не просила его ни о чем. Он ехал на дачу и думал, как ему жить дальше.

Приехав на дачу, он сел писать записку жене, что уходит, и просил понять его и простить.

Потом он собрал вещи и пошел в ванную принять душ перед дорогой в новую жизнь.

Перед тем как войти в кабинку, он оглядел себя в зеркало и увидел то, чему раньше не придавал значения, — седые волосы и дряблая грудь не очень расстроили его, но он провел по нёбу, где протез сидел как влитой, снял его и не смог представить себя в новой жизни с этим чудом стоматологии, лежащим в стакане рядом с мечтой.

В лотерейном билете совпал номер, а серия оказалась на четыре цифры иной — это был год его рождения.

Он взял записку, предназначенную жене, перевернул на чистую сторону и написал заявление в ПРП, где указал, что его блуждания за пилотками закончено, он сможет быть полезен партии и сосредоточится на оргработе.

Он положил заявление в конверт, заклеил его и заплакал.

Без денег плохо, но и наличие их не спасает от самого себя — с собой постоянно нужно что-то делать, убеждать, убаюкивать, что все хорошо, что есть те, кому еще хуже, — те, кому лучше, в дискуссии не участвуют, им давно скучно.

Такие невеселые мысли бродили в голове Сергеева в модном ресторане на три буквы, куда метнулась вся Москва, как стадо мустангов на новую зелень, еще не вытоптанную.

Ловкие люди придумали бесконечный марафон бега по кругу из клуба в клуб, из старых точек в новые. Не быть там, куда сейчас ходят все — неприлично, если ты не там, то они считают, что ты в жопе, а это никому неохота быть в жопе — непрестижно и пахнет.

Сергеев жевал сопли устриц, которые терпеть не мог, на дне рождения товарища, который поднялся, продавая энергию в группе добросовестных приобретателей чужого добра, назначенных старшими товарищами.

Новый статус требовал новых мест, вот и оказались Сергеев с компанией за столом, заваленным омарами, лангустами и прочей нечистью ракообразных и змееподобных, такие же люди были кругом — в общем, каждой твари не по одной паре, а целый аквариум.

До недавних пор товарищ был дурак дураком, но свой, подмахивал разным людям не без успеха, не бедствовал, но вступил в правильную партию, и она позаботилась о товарище, сгоревшем на оргработе за правое дело, дали за верность доляшку нехилую, с деньгами он резко поумнел, и даже старые знакомые заговорили: «Ну наш-то ничего, вырулил, высоко летает, а новые, которые завихрились вокруг него, просто полюбили как родного».

Товарищ (далее Т.) сидел в глупом передничке — слюнявчике, который стали подавать по западной моде, и ковырял в ракушке, надеясь с морепродуктами прожить дольше. Раньше сало наворачивал и прочий яд для здоровья опасный — теперь нет, некультурно водку пить и сало трескать — фитнес, фьюжн-хуюжин, спа и собственный массажист предстательной железы. А что? Знай наших, ваши не пляшут.