дольше – рыжие ведьмы с этих островов брали в рабство мужчин шелки. Смотритель маяка, китобой, а теперь и он сам пали их жертвами.

Он отбросил шкуру, надеясь пресечь волну воспоминаний, но смысла в этом уже не было. Силы шелки пропали вместе с изуродованной шкурой, и теперь ему оставалось лишь жить дальше на суше, горюя о море.

Глава шестая

Он вспомнил все: и голос, и язык, и ритм, и переменчивый нрав океана. Вспомнил песни клана Серых Тюленей, шум волн у шхер. Вкус красной нерки, зажатой в его мощных челюстях, пение малого полосатика, танец краба-привидения на песке, крик большого кроншнепа в прибой. Сердце его болело одновременно от горя и радости.

Он вспомнил старых друзей: свою подругу из клана Серых Тюленей и тех шелки, с кем часто играл, братьев и сестер, всех своих возлюбленных и, конечно, мать – вождя клана, которая предупреждала его об опасностях суши. Вспомнил свои первые шаги в человеческом облике, наслаждение в тот момент, когда сбросил шкуру, приятное волнение от того, как наблюдал за жизнью Народа, следовал за их рыбацкими лодками, подслушивал разговоры. Вспомнил рыжую девушку на залитом лунным светом пляже, мягкие волны и теплый ветер, и его сердце сжалось от печали. Как печально закончилась их короткая сладкая история!

Последним, самым жестоким воспоминанием оказалась именно любовь: вкус соли на коже, шелк волос, прикосновение рук, смех под немыми звездами. Все эти чувства пропали вместе с памятью шелки, но теперь поднимались мощной волной, омраченной горечью и предательством.

– Зачем? Зачем ты поступила так со мной, Флора? – спросил он, повернувшись к ней.

Глаза девушки блестели от слез, но она выглядела непоколебимой, как гранит.

– Моя бабушка хорошо меня воспитала. Объяснила, что мужчины все одинаковы. Я думала, ты не такой, как все, и будешь мне верен, но ты поддался желанию вернуться в море, жестокое море с его сладкими песнями, что слышны даже за объятиями любимой. Для тебя женщина – всего лишь сосуд, дешевый и хрупкий, но я хотела нечто только свое, что никто не сможет у меня отобрать.

Гости зашептались, а шелки покачал головой.

– Ты меня использовала.

– Нет, я тебя спасла. Ты был варваром, а посмотри, как сильно изменился!

– Я предал свой народ, – возразил шелки. – Наш народ, Флора. Ведь мы оба ему принадлежим.

Тут он передал ей истории китобоя и смотрителя маяка, и глаза Флоры округлились, но сразу же стали холодными и жесткими, как слюда.

– Во мне нет твоей крови. Мы с моей матерью – коренные жители островов.

Ее мать отвела взгляд и закусила губу. Встревоженный пастор пытался успокоить прихожан, чьи голоса нарастали и грубели с каждой секундой.

– Твой отец вышел из клана Серых Тюленей, – безжалостно продолжал шелки. – Твоя мать пленила его, как поступила ее мать до этого. Вы обе дочери моря, лишенные своего наследства. Но я не позволю этому продолжаться и заберу свою дочь в наш родной клан.

Флора помотала головой.

– Я ее не отпущу!

Она повернулась к пастору и взмолилась, глотая слезы:

– Покрестите мою малышку, спасите ее!

– Не могу, – сказал священник. – Мы не имеем права крестить ребенка, если отец из клана шелки уже принял ее как свою.

Флора вздернула подбородок.

– Нет! Он не способен вернуться в море без своей шкуры! Как он заберет нашу дочь, если не может растить ее там?

«Она права», – подумал шелки. В чем смысл этих воспоминаний, если ему уже никогда не вернуться к своему народу? Как он будет учить малышку традициям серых тюленей, как будет защищать ее?

Флора ощутила свое преимущество и с вызовом взглянула на шелки.

– Моя дочь принадлежит мне и будет жить с теми, кто ее любит. Она не нужна морскому народу, а мне нужна – как воздух!

Вдруг с порога послышался тихий мужской голос. Китобой стоял на входе весь в слезах, но глаза его были чисты и полны сокровенных знаний. Под рукой он держал свою шкуру из кедрового сундука.

– Но как же само дитя? Что нужно ей?

Флора крепче прижала к себе дочь.

– Ее мать и семья! Любовь и надежный дом. Все это могу ей дать лишь я.

Джон Маккрэканн улыбнулся. Взгляд его был печальным, но голос сильным.

– Понимаю, дочь моя. Впервые за много лет я могу тебя понять. Но скажи, ты хочешь видеть свою малышку такой, какая она есть, или укротить ее, как до этого укротила своего мужа?

– Я не позволю ей расти среди варваров! Она не забудет меня и не оставит меня одну!

Шелки посмотрел на свою жену, дивясь ее буйному, дикому нраву. Пускай Флору забрал Народ, в ней еще бурлила кровь Серых Тюленей и горела подобно лесному пожару та страсть, что выманила юношу из глубин океана и породила их общее дитя. Шелки до сих пор тянуло к этому огню, пускай раньше он уже об него обжегся, но как совместить это пламя и зов моря?

– Разве могу я сделать выбор? – пробормотал он. – Сможет ли моя дочь жить со мной в океане? Смогу ли я оставить ее на земле после всего, что вспомнил?

Его размышления прервал Джон Маккрэканн.

– Отдай дитя мне, – предложил он. – Я обучу ее традициям водного народа, как должен был поступить с собственной дочерью. Год она будет проводить в море, а год – на суше. Так она станет ребенком обоих кланов, не привязанная ни к кому.

Флора долго молчала, а затем взглянула на шелки.

– А ты останешься растить свое дитя? Или покинешь меня, как это всегда делают мужчины?

Шелки взглянул на китобоя. Решение показалось ему разумным, пускай он и надеялся на большее. И все же оно давало ему возможность наблюдать за тем, как его дочь растет и расцветает. Но как быть с женой? Флора солгала ему, но в сердце его еще теплилась любовь. Могла ли она вновь разгореться? Ответа шелки не знал, но он заметил, что теперь Флора выглядит иначе, что в глазах ее появилась непривычная мягкость.

Наконец он протянул ей руку.

– Один год с морским народом и один с нами, на земле. Я останусь и буду следить за тем, чтобы жители островов держали слово и не пытались украсть мою дочь или насытиться ее плотью. Ты даешь мне свое обещание?

Флора задумчиво посмотрела на него, а затем пожала ему руку.

– Да. А ты мне?

– Да.