class="p1">— Выпишет, куда он денется — проговорил я, понимая, что уже сейчас в принципе готов уйти.

Медсестричка печально вздохнула и ушла, а я быстро осмотрел спортивный костюм общества динамо и кеды, выбранные Севой для передвижения по Москве до курсантской общаги.

Наташа приходила ещё несколько раз и явно не для вида интересовалась как я себя чувствую, при этом было заметно, что её подмывает о чём-то поговорить. Но пока я бродил кругами по палате, она не решается завести серьёзный разговор. И всё-таки после ужина, прямо во время снятия последних бинтов с шеи, она наконец не выдержала.

— Милый Гена, а почему ты всё время молчишь? — спросила Наташа и я уловил в её голосе тень некой претензии. — Артём Абрамович ведь разрешил разговаривать?

— А чего болтать попусту? К тому же в горле до сих пор словно кошка когти точила — ответил я, при этом пытаясь понять на чей именно неуловимо похож мой новый голос.

— Как чего болтать, дурачок, ты же четверо суток молчал. Я, так вообще, когда первый раз увидела твою шею, подумала, что ты никогда больше не заговоришь — скороговоркой пролепетала Наташа, продолжая снимать последние витки бинта.

— Что, там совсем всё плохо? — поинтересовался я.

— Поначалу так и было, а теперь вроде зажило, но выглядит необычненько. Артём Абрамович сказал, что шрамы точно останутся. Да ты сам посмотри, разве такое уберёшь?

Маленькое, круглое зеркальце, заключённое в синенькую пластмасску, появилось из кармана белого халатика и пока Наташа снимала ватно-марлевую накладку, я успел быстро рассмотреть своё лицо.

Оно оставалось точно таким как на старых фотографиях. Нос дважды сломан, но вправлен правильно. Под правым глазом детский шрам, от вылетевшего из костра, куска взорвавшегося патрона. Правда сами глаза немного выбивались. Взгляд слишком оценивающий, будто вырванный из прошлого прожжённого полковника спецназа. К тому же на висках я заметил едва заметные проседи. А в остальном обычное лицо спортивного, молодого парня, 23 лет отроду. Как казалось со стороны, не особо отягощённого чрезмерными умственными усилиями.

Следом я осмотрел рану, появившуюся из-под повязки. Складывалось впечатление что мою шею разорвал волк, затем немного погрыз и только потом оставил в покое. Все соединения живой ткани практически срослись и только в паре мест были видны следы от снятых швов. А ещё было видно, что вся эта шрамированная мозаика собрана из кусков плоти, и от неё в разные стороны расходится паутина рубцов, причём самый длинный из них проходил по подбородку и цеплял щёку.

— Да уж, такое под рубашкой не спрячешь — пробормотал я, впрочем, без капли сожаления и тут же вспомнил аккуратный шрам на шее оставшийся после удара заточкой в той прошлой жизни.

Тогда трёхгранный клинок пробил шею насквозь, чудом не задев ни одного важного сосуда и только немного повредив трахею. Зажившие пробоины напоминали об неприятном инциденте всю мою прошлую жизнь. Однако ничего похожего на эти уродливые повреждения раньше точно не было.

— Тебе придётся носить шарф, или завязывать шёлковый платок. Я видела, такое Московские фирмачи носят. Говорят, это даже модно — проговорила медсестричка и с явным интересом, принялась гладить пальчиками каждый шрамик, при этом вызвав у меня прилив крови, там, где положено у молодого мужчины.

Выслушав её предложение, я желая отвлечься от снова нахлынувших, несвоевременных желаний, представил себя с повязанным атласным платком, и невольно оскалился. Нет уж, обвязываться шёлковыми лоскутами я точно не буду, да и длинные шарфики, это тоже не то. Меня и так всё устраивает, а кому не нравится, пусть не смотрит.

Медсестричка продолжала ласково трогать шею, при этом лепеча о всяком неважном, перескакивая с тему на тему и затевая разговоры на всякие отвлечённые сюжеты, но мой нюх опытного оперативника сразу дал понять, что за всей этой мишурой скрывается то о чём она действительно хочет, но почему-то не может начать говорить.

В результате я узнал, что она учится в Московском, ордена Ленина, государственном медицинском институте имени Пирогова, и совсем недавно перешла на третий курс. Затем выяснил, что она приехала из Смоленской области, с родины Гагарина. Живёт у очень сварливой двоюродной тётушки в переделанном чулане. И именно из-за этого берёт двойные и тройные смены и предпочитает спать в сестринской.

Следом она раскрыла секрет почему в палате больше никого нет. Палату, расположенную в тупиковом коридоре, верхнего этажа одного из корпусов Боткинской больницы, выделили специально, для пациентов, подвергшихся всяческому непонятному, паранормальному воздействию и допуск в эту часть строго ограничен при помощи грузового лифта открывающего створки только обладателям специального ключа.

Наука пока не могла много чего объяснить и из-за этого таких пациентов решили лечить отдельно, при этом набирая медперсонал дающий подписку о неразглашении. А сам врач хирург, Артём Абрамович Кац, был специально поставлен сюда как единственный специалист в больнице, явно проявивший недюжинные экстрасенсорные способности.

Причём я даже ни о чём разоткровенничавшуюся Наташу не спрашивал, и понимая, что она явно рассказывает больше чем нужно, просто вовремя от времени вставлял пару слов, направляя тему практически одностороннего потока ценной информации.

Наконец явно с неохотой оторвавшись от моей шеи, она принялась прибираться в палате при этом продолжая болтать. И всё это время мой заинтересованный взгляд невольно следил за её действиями, не давая покоя молодому организму. А когда она раскрыла неприметную дверь, ведшую в отдельный санузел, и я услышал звук льющейся воды, всплывшие в сознании сексуальные образы снова начали одолевать.

Геннадий Петрович, ты чего? Она же тебе едва не во внучки годится, старый ты козёл — обругал я себя и подняв голову уставился на появившуюся Наташу.

— Как ванна наберётся, будем мыться — предупредила она, вернувшись в сильно забрызганном халатике.

— Ну мыться так мыться — согласился я.

Услышав реплику, она как-то странно на меня посмотрела.

— А ну ка повтори, только прибавь ещё больше хрипотцы — неожиданно потребовала Наташа.

Я повторил фразу, прибавив нужного тембра в голос и сразу понял, почему она заставила это сделать.

— Ну точно, как я раньше не поняла! — воскликнула она. — Да твой голос почти один в один как у Высоцкого.

Я это уже понял и мне стало немного не по себе, ибо подобного точно не ожидалось.

— А ну ка выдай ещё чего ни будь этакого? — потребовала раскрасневшаяся медсестричка.

— Не Наташ, даже не проси, петь и читать стихи, точно не буду, ибо не умею — тут же взмолился я, среагировав на просьбу, дублированную сверкнувшими глазками красавицы.

— А зря, у тебя бы отлично получилось, если закрыть глаза,