– Давай на ты, разница в возрасте небольшая.

Она поводит плечом, ее лицо заливает краска.

– Как-то неудобно…

Она улыбается одним уголком рта, и Галка замечает, что вверху справа у нее нет зубов.

– Неудобно спать на потолке, одеяло падает, – выдает Галка совершенно неостроумную и несмешную фразу, которую сама терпеть не может.

– Ой, как у вас красиво! – гостья замирает на пороге.

– Спасибо, – Галка смущается, такой неподдельный он, Катин восторг.

Девушка во все глаза рассматривает ничем не примечательный коридор – обои на стенах Галка в прошлом году перекрасила из холодного белого в теплый, вернее, это сделали штукатуры. Белые шкафы давно заказала, как только поселилась в этой квартире. Ну и уборку два дня делала. Теперь на подоконниках и мебели пыли нет и пальцем ничего не напишешь.

– У вас так уютно, – с умилением шепчет Катя, – я мечтаю о таком вот светлом коридоре, светлой квартире, – она часто моргает.

– Да что ты, ничего особенного, – смущенно отвечает Галка.

– Проходи, – Галя жестом приглашает ее в комнату.

– А тапочки можно? – Катерина снимает туфли.

– Конечно. Вон там, слева от тебя, на нижней полке.

Галка идет к дверям в гостиную.

– Проходи, а я пока в кухню.

– Давайте я помогу вам.

– Перестань выкать, – Галка шутливо сдвигает брови и берет торт.

Катя кивает, лицо по-прежнему красное, и она вся по-прежнему дрожит, как листок на ветру:

– Хорошо, я постараюсь…

– Тогда давай в кухню, поставим все на поднос и сядем в гостиной.

Галя идет в кухню, Катя за нею. Галка ловит себя на том, что тоже очень волнуется.

– Ух, ты! – вырывается у гостьи. – Желтая кухня! Какой нежный цвет, – она щурится на обои, – одна моя знакомая выбрала очень яркий оттенок желтого, и теперь он бьет по глазам.

– Мои обои можно красить. Может, у твоей подруги тоже можно перекрасить? – Галя разрезает ножом веревку на коробке, поднимает крышку. – Сто лет не ела «Киевский»!

На лице Кати тихая радость, в ней будто ослабевает пружина.

– Я рада, что вам… что тебе нравится этот торт.

– Очень нравится… С детства. Итак, у нас есть много всякого, – она распахивает холодильник. – Три вида сыров, два вида салатов, отбивные, – она показывает пальцем на сковородку на газовой плите, – соки, зелень, оливки, маринованные грибочки…

– Это очень много!

– Ничего, под вино пойдет. Есть красное и белое.

– Я пью любое. Давай помогу все разложить по тарелкам.

– Давай…

Катя опускает глаза, и Галка видит, что ее смущение совсем не наиграно, оно такое же естественное, как ее ненакрашенные ногти и лицо без макияжа. Как вязаная крючком кофточка, плотно облегающая тоненькую фигурку. Неестественно смотрятся только пятна псориаза – большое на правой ключице и несколько мелких на руках.

Галка вытаскивает тарелки, ложки, вилки, бокалы и, боковым зрением наблюдая за Катей, ловит себя на том, что ей очень уютно рядом с женщиной, которую она знает всего пять минут, если не считать приятного, хоть и заочного знакомства по телефону.

С подносами вышли в коридор и оказались у большого зеркала. Посмотрели на свои отражения и обмерли – они были похожи. Как могут быть похожи сестры: фигурами, прическами, улыбками.

– Надо же!

– Гм… Действительно…

Они идут в комнату, садятся в кресла.

Журнальный столик заставлен едой – Галя старалась купить побольше вкусного. Старалась побольше приготовить.

– Жаль, что детки кашляют, я очень хотела с ними познакомиться.

– Они тоже очень хотели к тебе. Плакали, когда я уходила.

– Да, погода совсем испортилась, дожди будут всю неделю, – Галка берет вино, – давай свой бокал.

Они пьют за знакомство, и вместе с ароматным напитком Галку наполняет тихая радость.

– Я никогда не ела сыр с плесенью, – с придыханием говорит Катя.

– Так ешь! – радушно угощает Галя.

…Она старше Андрея на два года. Двое деток. С первым мужем ее развела свекровь – она не желала делить власть над сыном с какой-то девчонкой, пусть даже матерью своего внука.

– Я не хотела никакой власти над Сашей, я просто его любила. Первая любовь, романтика, свадебное платье, фата. Мне так хотелось быть счастливой, любить… Хотела красивое платье, чтобы все вокруг попадали, – Катя грустно усмехается. – Поселились в доме его родителей, и с первых дней свекровь повела себя странно, везде совала свой нос. То мы в выходной спим долго, а на часах начало восьмого, то слишком громко смеемся. Доходило до абсурда – мы соберемся в кино, а она вдруг заявляет, что у нее страшно болит голова и она боится оставаться дома одна. Я-то вижу, что у нее ничего не болит – когда болит, глаза совсем другие. Мы остаемся, Саша бегает вокруг нее с таблетками, а она только глаза закатывает: ах, я ничего не буду принимать, я уже принимала, совсем не помогло. Саша набирает номер скорой, а у самого вид такой, что скорую ему впору вызывать… Потом мы развелись, я снова встретила человека, отца Насти. Он пропал без вести. После этого у меня вот… – она коснулась пальцем темной бляшки псориаза на ключице, – говорят, пройдет вместе со всем плохим.

Галка не задает вопросы, она слушает. Как губка впитывает рассказ, взгляды, жесты, каждой порой чувствует необъяснимую важность происходящего. Такое у нее было только однажды, когда она слушала Юру. И еще она остро чувствует перемены в настроении девушки. Пружина в ней ослабла, наверное, от вина, но иногда давала о себе знать – то она внезапно замолчит, то глотает слова, будто боится, что не успеет всего сказать.

Когда она замолкает, Галка берет бокал, предлагает снова выпить. Они делают по глотку. Другому человеку Галя с удовольствием предложила бы: «Если тебе тяжело, не рассказывай», только бы не перегружать мозги. Но сейчас ей даже в голову это не приходило – она чувствовала, что Кате нужно выговориться. Очень нужно. И еще она удивлялась себе – ей хочется ее слушать. Ей нравится ее голосок, жесты. Ей хочется спросить, как она познакомилась с Андреем, но она не спрашивает – всему свое время.

– Андрей не ворчал, что ты пошла ко мне?

– Нет, это он посоветовал купить «Киевский». И еще сказал, что, как бы я ни старалась, я тебе не понравлюсь, – она опустила глаза.

– Не понравишься? – удивилась Галка.

– Да, – Катя кивнула. Взгляд испуганный.

– Передай ему, чтобы за меня не отвечал, – Галка пыталась скрыть раздражение, но у нее плохо получилось.

Повисшую тишину нельзя была назвать неловкой, она была извиняющейся – Галкино сердце извинялось за брата.