– Не думаю, что меня могут признать невменяемым. Я совершенно нормален.

Про Максвелла он не собирался больше никому рассказывать, тем более, что не чувствовал больше его присутствия в себе: демон его покинул. Бросил на произвол судьбы, как только запахло жареным. Бросил, как и все остальные: Вениамин Максимилианович, Этель, Инга, Вера…

Норт не думал о предстоящем суде и приговоре, но постоянно возвращался в мыслях к своему оставленному без присмотра дому – словно это был маленький ребенок в коляске или собака на привязи. Он знал, что там провели обыск, и с горечью представлял устроенный беспорядок, понимая, что вряд ли когда-нибудь вернется в свое гнездо. Он мысленно проходил по всем комнатам, заглядывал во все уголки, вспоминал безделушки, стоящие на комодах и тумбочках, картины на стенах и фотографии в альбомах. Он их подвел, предал, убил. Разрушил мир, в котором обитал дух Нортов.

Инге ничего не нужно. Она все распродаст или выкинет. И его коллекцию пластинок, и фотографию Этель Леонардовны в синем крепдешиновом платье с белыми хризантемами, и трубку Вениамина Максимилиановича, еще хранящую аромат датского трубочного табака «Alsbo Black», и бледно-зеленую вазочку с розовыми маками у горлышка – Карл Линдстром, начало двадцатого века.

Эти мысли причиняли Норту такую сильную физическую боль, что он постоянно стискивал зубы и сжимал руки, впиваясь ногтями в ладони. Про Лану он старался не вспоминать, потому что одновременно в мозгу возникал образ вымечтанного сына: белокурый Людик в синей матроске с плюшевым медведем в руках смотрел растерянно и печально, словно спрашивал: «Почему ты оставил меня одного?»

Светлана приехала в Кирсановку к ужину, потом почти сразу завалилась спать – глаза сами закрывались, как она ни крепилась. На следующее утро завтракали поздно, а потом Зоя Афанасьевна отправила Лану в сад:

– Иди, попасись в ежевике. Яблочко сорви. И терн вполне съедобный. Погрейся на солнышке, а то что-то ты бледненькая. А попозже еще чайку попьем, к тому времени как раз шарлотка остынет.

– Мама Зоя, может, что-нибудь сделать надо? По хозяйству?

– Ничего не надо, отдыхай. Да и какое тут хозяйство…

Хозяйства, и правда, почти никакого не было: старый сад, трава, кое-где цветы, пара грядок. И ежевика по забору. Светлана принялась срывать крупные сизо-черные ягоды и кидать их в рот, жмурясь от удовольствия. Потом набрала целую горсть, прислонилась к столбу и подставила лицо сентябрьскому солнцу, еще теплому, но совсем не жгучему. Ласковые лучи солнца словно смывали с нее московскую пыль и суету, наполняя все тело ленивой истомой. Она вздохнула и закрыла глаза, подумав: «Все будет хорошо! Должно же когда-нибудь быть хорошо? Потому что плохо уже было…» И тут чей-то голос произнес почти у нее над ухом:

– Царёва Светлана – Царевна Несмеяна!

Светлана даже подпрыгнула от неожиданности и во все глаза уставилась на стоящего по ту сторону забора молодого мужчину.

– Привет! – сказал он, улыбаясь. – Не забыла меня?

– Конечно, нет! – воскликнула Света, делая шаг к нему. – Ты – Витя Жильцов, Винтик. Еще бы я не помнила, когда ты меня все время за косу дергал!

– А это потому, что ты мне сильно нравилась, Царёва.

Светлана покраснела, да и «Винтик» выглядел смущенным, хотя говорил весьма бойко:

– Ты совсем не изменилась. Все такая же красивая.

– А ты вырос…

Винтик всегда был самым маленьким в классе, а Светлана к двенадцати годам переросла всех девчонок. И вот теперь Виктор Жильцов возмужал и в плечах заметно раздался, хотя выражение лица было все то же, и вихор светлых волос так же торчал надо лбом. Его некрасивое, но очень живое лицо с носом «уточкой», яркими голубыми глазами, белесыми ресницами и бровями обладало удивительной особенностью: когда Винтик улыбался, создавалось полное ощущение, что у него ямочки на щеках, хотя никаких ямочек и в помине не было. Улыбка его была так заразительна, что Светлана тоже невольно стала улыбаться.

– И у вас тут дача? – спросила она.

– Можно и так сказать, – ответил Виктор, но тут их заметила Зоя Афанасьевна и закричала с крыльца:

– Ланочка, ты с кем там разговариваешь?

– Здрасьте, Зоя Афанасьевна! – гаркнул Виктор, и Лана снова подпрыгнула:

– Что ж ты орешь-то так?!

– Витя? Это ты? – спросила Зоя Афанасьевна. – Почему вы через забор общаетесь? Ланочка, веди Витю в дом. Чайник вскипел, и шарлотка остыла.

Виктор прошел вдоль забора и открыл калитку, а Светлана тем временем подошла к крыльцу. Когда Виктор приблизился, оказалось, что он, хотя и вырос, все равно ниже Светы почти на полголовы. Пока она рассматривала гостя, он тоже не отрывал от нее глаз: бледная кожа, нежный румянец на щеках, серые глаза с длинными ресницами и золотистые волосы, заплетенные в косу, – царевна, одно слово! Виктор не удержался, и когда Светлана, входя в дом, повернулась к нему спиной, легонько дернул за кончик косы. Она с возмущением обернулась:

– Как дам сейчас!

Но потом рассмеялась, увидев, какую рожицу он скорчил.

– Вот как был ты шпаной, так и остался!

– Ты что, я очень серьезный человек. Респектабельный такой.

– Ты-то?!

– Ага.

Они стояли очень близко друг к другу, глядя в глаза и улыбаясь. Светка ничего не могла поделать: стоило ей взглянуть на Жильцова, как ее губы сами собой складывались в улыбку. И вообще, после того, как Винтик признался, что она ему нравилась, настроение Светланы, и без того хорошее, стало просто радужным. Потом они долго пили чай на террасе, сидя за круглым столом, накрытым пожелтевшей от времени кружевной скатертью. Разговор поддерживала в основном Зоя Афанасьевна, а молодые люди изо всех сил старались не таращиться друг на друга и держаться естественно. Зоя Афанасьевна только посмеивалась, глядя на их бесплодные усилия.

– Вкусная у вас шарлотка! – сказал Виктор, откусывая от второго куска. – Галя тоже печет, но ваша мне больше нравится. У нее какая-то мокрая получается.

– Так это она, наверно, молока добавляет, – заметила Зоя Афанасьевна. – Есть такой рецепт – с молоком. Некоторые масло сливочное кладут. А я пеку, как привыкла: сахар, мука, яйца и яблоки с корицей. Олег очень любил мою шарлотку. Только название никогда не мог запомнить. Говорил: «Что-то ты давно горжетку не пекла». Я смеялась…

Она невольно вздохнула, а молодые люди переглянулись.

– Мама Зоя, ваша шарлотка лучше всех! Самая вкусная, – быстро проговорила Светлана, а Виктор добавил:

– Надо сказать Гале, пусть по вашему рецепту печет.

Светлана не выдержала и спросила, страшно покраснев:

– Галя – это твоя жена?