Я плюхнулся обратно на кровать, с головой накрылся простыней и сначала злился на девчонку, что у нее хватает терпения и наглости всю ночь ломиться в окно, потом на хозяев, которые разбаловали свою внучку и теперь не могут за ней уследить. А потом незаметно для себя заснул.

Хриплый крик петуха разбудил меня, но только на минуту. Спешить в такую дикую рань было некуда, и я опять заснул. Правда, это мне только казалось, что очень рано, телефона-то у меня не было, чтобы время посмотреть. Но петухи ведь с рассветом горланят, кажется?

А вот когда на веранду проник запах жареной картошки и яичницы, это сразу придало мне бодрости. Чуть не наступив на курицу, каким-то образом проникшую на веранду, я мигом вскочил с кровати и оделся.

Оказалось, что мама просто забыла меня разбудить. Думала, я сам знаю, когда вставать, чтобы не опоздать на прием к знахарке. Офигеть, конечно. Еще бы удивилась, что я будильник на телефоне не поставил.

Это показывало, насколько мама нервничает.

Лида Пална вызвалась нас проводить, и тут у Алины внезапно отказали ноги. То есть она не смогла подняться со стула, причем было видно, что сама испугалась. Она пыталась опереться руками о стол и сделать хотя бы пару шагов, но ноги стали подламываться, как тряпичные, будто без костей. Такие выкрутасы с ее телом случались только во время проявления икотки.

Никто при Алине про знахарку не говорил, ни хозяева, ни тем более мы с мамой. Мы избегали любых провоцирующих икотку действий. Но даже дома Алину это не спасало.

Для посторонних Алина сейчас выглядела здоровой и нормальной, просто молчаливой и, может быть, стеснительной девушкой. Интровертом. Ничто в ней не выдавало одержимую или какую-то не такую. Вполне возможно, икотка нарочно таилась, чтобы Алине отказались помочь, как тот врач из поликлиники, потому что нет никаких симптомов болезни. Палашка же знала, чуяла, но что-то, видимо, не давало ей разглядеть, пронюхать правду, проникнуть в будущее, вот она и затаилась.

Мы с мамой переглянулись. Она тоже все так же поняла: икотка не дает Алине выйти из дома. Не явно, так, что трудно заподозрить неладное. Просто приступ слабости. Но запах спичек заметно усилился.

Лида Пална внимательно смотрела на жалкие попытки Алины подняться, потом жестом отозвала маму, и они вышли во двор, а затем, как я увидел в окно, вообще за калитку на улицу. Неужели они пойдут к знахарке без нас? Или вообще накроется наш визит…

На самом деле никуда они не уходили дальше калитки. Лида Пална что-то объясняла, показывая направление руками, а мама кивала. Потом Лида Пална пошла обратно на участок и перед самым домом завернула по направлению к курятнику. А мама осталась, глядя на дом и нервно потирая руки. Увидела меня в окне и стала делать приглашающие жесты головой и большие глаза. Вдруг меня осенило. Не знаю сам, как эта идея пришла в голову.

— Ну вот, не погуляешь теперь. Мама без нас ушла, — будто бы недовольно пробурчал я вполголоса.

Но сестра отлично услышала. Не сестра, простите, Палашка. И услышала, как Лида Пална зычно сзывает своих кур.

Алина сразу смогла подняться на ноги, твердо и уверенно.

— Ну что, встала? — так же раздраженно бросил я. — Пойдем хоть с тобой выйдем, кулема.

— Что ты мне грубишь? — слабым, но своим голосом возмутилась Алина.

Я напялил бейсболку, первым вышел из дома и спустился с крыльца. Даже не обернулся проверить, идет ли сестра за мной.

Алина шла.

Когда мы вышли за калитку, мама молча взяла Алину под руку и прогулочным шагом повела вдоль улицы. На меня она даже не взглянула. Так в полном молчании мы шли, шли по деревне, пока мама решительно не свернула к какой-то калитке.

Если бы я не знал, к кому мы идем, ни за что бы не догадался, что здесь живет знахарка. Я-то представлял себе ведьмин домик, покрытый мхом, может быть, даже с черепами на кольях вокруг, и чтобы везде сушились колдовские травы. И наверняка черный кот ошивается, короче, не ошибешься и мимо не пройдешь.

А тут пройдешь и внимания не обратишь. Здесь вполне могла гостить у родственников мамина институтская подруга, почему нет?

Участок, конечно, был подзаросший, не такой ухоженный, как у Лиды Палны, зато много цветов и цветущих кустов. Никаких домашних животных я не заметил. Сам дом, хоть и совсем старый, с облупившейся зеленой краской, выглядел каким-то светлым, приятным. И наличники у него были красивые, резные, нарядные.

Единственное — жилище знахарки было очень маленькое, древнее, даже немного покосившееся. У наших хозяев, например, дом был самый обыкновенный, ничем не выдающийся, но сразу видно, что его регулярно подновляют и что там живет целая семья. Я подумал, что, если знахарки не станет или она уедет, ее домик быстро придет в негодность, станет заброшкой.

Мама пропустила нас с сестрой вперед, закрыла за нами калитку, потом снова взяла Алину под руку и решительно зашагала по узенькой дорожке к деревянному крылечку.

Дверь в дом была приоткрыта, но мама все равно постучала и громко сказала:

— Здравствуйте, Ульяна Ильинична! Мы пришли!

Алина сразу притормозила, и я, не рассчитав, толкнул ее вперед. Так мы и ввалились в дом знахарки.

В доме была одна большая комната, в которую вела небольшая прихожка. Обстановка была очень скромная, почти аскетическая. Кровать, буфет, узкий шкаф с наклеенными на дверцы еще советскими облупившимися переводными картинками с героями мультфильмов, стол с парой стульев. Маленькие иконы на стенах, одну из которых почти целиком закрывала беленая печь. Едва видимый огонек еле-еле горел в лампадке в углу. На полу — цветастые тряпичные коврики и над кроватью — протертый, с торчащими по краям нитками гобелен с лебедями.

У стола сидела сама хозяйка, Ульяна Ильинична, улыбчивая старушка в голубом платье и в голубом же переднике. Лицо простое, морщинистое, загорелое. Доброе. На седых волосах аккуратно повязан беленький платок.

В комнатке пахло глаженым бельем, вообще какой- то чистотой и свежестью. И сухой травой, сеном. И еще немного сладковато, как я потом понял, это был запах ладана.

Старушка сидела такая опрятная, чистенькая и приветливо улыбалась. Тем страннее была реакция Алины. Сестра стиснула зубы и попятилась к выходу, натолкнувшись, разумеется, на меня.

— Ты чего? — удивился я.

Ответом мне был едва сдерживаемый рвотный позыв, а потом Алина, зажав рот двумя руками, выскочила наружу. Я удивленно извинился — причем старушка кивнула доброжелательно, будто так оно и должно быть, — и вышел за сестрой. Она стояла на крыльце и шумно дышала. И куда только делась ее заторможенность?