Федор вздохнул:

— Во дворце нынче и впрямь тесно стало, развелось всяких приживалок — что полчища прожорливой саранчи. В Александровке пруд рыбой богат, все тебе развлечение. Про злые умыслы — пустой брех. Коли такое прозналось бы, в даль такую не отправил бы, а всех злодеев приказал бы лютой смертью казнить. Иди, не печалуйся, братец Петруша… Поезжай с Богом.

Петр скрипнул зубами, дернул головой и, не прощаясь, ушел.

Он вдруг вспомнил казнь Афанасия, и в голову пришла мысль — каверзная.

Прямо от царя Федора Петр отправился в кремлевский двор, нашел плотника Степана Исаева.

— Постучать молоточком хотите, Петр Алексеевич? — ласково спросил тот, весело блестя красивыми черными глазами и вынимая изо рта гвоздь, — потешную палатку дранкой крыть собирались.

Петр ничего не ответил, лишь оглянулся окрест. В ворота въезжал воз с провизией, возле Успенского собора толпились богомольцы, несколько стражников, хлопая друг друга по плечам, о чем-то громко спорили.

— Скажи, Степан, — решительно произнес Петр, — ты слыхал: меня с матушкой моей Натальей правительница Софья и Языков хотят отправить в Александровку и там, подобно царевичу Димитрию, умертвить?

Плотник побледнел, выронил на землю рубанок и, перекрестившись, произнес, чуть заикаясь от страха:

— Господь с ва-ами, Петр Алексе-евич, что та-акое речете?

Петр округлил глаза:

— А чего особенного я сказал тебе?

— Ну ка-ак же, будто вас… подобно царевичу… в Угличе…

— Вот и ты то же самое говоришь, знаешь об том, — весело вдруг произнес Петр и, повернувшись к стражникам, дискантом крикнул: — Служивые, сюда: слово и дело!

Плотника поволокли в Сыскной приказ.

После третьего удара кнутом на виске кожа сошла с лопатки дворцового плотника, обнажив белую широкую кость. Степка заорал:

— Во всем винюсь, говорил, что царевича Петра Софья умертвить жаждет… А от кого сам услыхал, того не помню…

Судьи составили приговор.

Подьячий Сыскного приказа принес на подпись Федору Алексеевичу экстракт, зачитал:

— «Дворцового плотника Степку Исаева за предерзостные слова и вранье, будто царевна Софья хочет умертвить братца своего Петра, яко Годунов царевича Димитрия, орлить раскаленным стемпелем по лбу, рвать ноздри и отправить в ссылку в Сибирь на вечное житье с женой и детьми и устроить их там на пашню».

Федор Алексеевич указ подтвердил собственной подписью, почесал за ухом и задумчиво покачал головой:

— Коли чернь про то ведает, стало быть, Петруша мне правду рек! — и приказал остановить сборы в Александровку, а отправить семью Петра в подгородное Преображенское, где тот и прежде каждое лето живал. — Все ко мне ближе будет.

Выяснилось, что в Преображенском никакого ремонта Языков не затевал.

Когда в 1682 году Петр сел на трон, ему попалось прошение некой Неонилы Самотесовой, якобы напрасно оговоренной под пыткой, с просьбой позволить вернуться в Москву. Петр в тот случай был в добром расположении духа и прошение подписал утвердительно. Неонила поселилась в своем дому в Котельниках и к Кремлю даже близко теперь не подходила.

Бывший солдат Феогност Кривой вошел во вкус и еще два раза кричал «Слово и дело», но в 1695 году за ложный извет на светлейшего князя Меншикова был бит кнутом нещадно, в клещах палача Луканова потерял язык и ноздри и сослан в Сибирь, в дальние города, в государеву работу навечно.

Что касается плотника Степки, то мудрый не по возрасту Петр и думать про него забыл. И то сказать — политика!

В подмосковном сельце боярина Бориса Петровича Шереметева случилось нечто небывалое и страшное. Подвыпивший приказчик Роман, лысый мужик годов сорока, обманом заманил в хозяйственный сарай первую красавицу на селе Маруську Семенову и стал рвать на ней одежды, хотел обесчестить. Маруське подвернулась под руку коса, которой она прочь снесла голову похотливому приказчику. Маруську искали, но она как в воду канула. Но вскоре на Ярославской дороге начала орудовать разбойная шваль, все рваные ноздри и клейменые щеки, бежавшие с каторги. Без всякой пощады они грабили богатые кареты и возы. Коли разбойникам оказывали сопротивление, то они и трупами не брезгали. Удивительно, но этой разбойной оравой командовала баба — Маруська Семенова. Она отличалась бесстрашием, дерзостью и неуловимостью. Но самое невероятное произошло, когда ее судьба пересеклась с жизнью самого государя.

— Увы мне! — стенал Петр, сидя в Преображенском дворце среди близких ему людей. — Пора в Воронеж ехать, флотилию небывалую строить, а правая нога пухнет, ступить мочи нет. Какой тут Воронеж? До ночной посуды доплестись бы! — И Петр с неудовольствием уставился на лекаря Поликоло, которого горячо рекомендовал Лефорт. — Почему меня скверно исцеляешь от недуга, муж ученый?

Высокий, как жердь, узкоплечий, с громадным крючковатым носом, из которого пучками торчал волос, Поликоло с апломбом произнес:

— О, великий государь, по научном исследовании вашего недуга пришел я к мысли, что эта болезнь есть анасакра — подкожная водянка. Какие есть признаки оной? К вечеру опухоль увеличивается, а к утру она убывает, восходя к голове. При сем жилобиение становится частым и неровным, открывается запор на низ, лицо бледнеет…

Петр гневно раздул ноздри, лягнул здоровой ногой:

— «Жилобиение, жилобиение»! Ты, лекарь, дело говори: как недуг облегчить, ведь ночей не сплю. Иоанн Васильевич тебя давно бы сжег, а я зело мучаюсь, тебя терплю.

Поликоло продолжал держать фасон, важно произнес:

— Осмелюсь рекомендовать вашему величеству новей шее достижение науки: два раза в день следует применять кремортартар до одной унции, сладкую ртуть и летучий селитряный спирт.

В разговор встрял новый патриарх Адриян, крошечного роста муж с благостным взором и слабым голосом:

— Аз недоумеваю, свет-государь, отчего ты не ищешь спасения от болезней в сердечной молитве? Полезней всякого лекарства, — патриарх покосился на Поликоло, — съездить в Троицкую лавру и со смирением и надеждой приложиться к святым мощам. Многим помогало чудесным исцелением, поможет и тебе.

Петр хотел было отговориться занятостью, да тут неуместно вылез Никита Зотов, в прошлом учитель государя, а теперь думный дьяк:

— Куда же тебе, государь, в болезни да по морозу? К тому ж на Ярославской дороге орудует шайка разбойницы Маруськи: ни солдат, ни стрельцов не боится, на падает на все богатые поезда.