– Думаешь, он это нарочно? – спросила я.

– Вира, у Глерра феноменальная память на одежду: он может описать парадный костюм своего прадедушки, который он видел в пятилетнем возрасте, вплоть до последней застежки. Раньше он вечно всех с ума сводил этой своей способностью. Так что он прекрасно знает, чье это платье.

– Но зачем?..

Нейт угрюмо усмехнулся.

– Думаю, так он хотел отплатить за то, что я их бросил. – Поймав мой недоуменный взгляд, он пояснил: – Вряд ли он планировал делать Ферна единственным зрителем, скорее всего, намеревался устроить торжественный показ законченного портрета…

На его лице заиграли желваки.

– Но ведь ты их не бросал!.. – в смятении воскликнула я. – Ты ушел из-за… Он же знает, из-за чего ты ушел.

– Весь прошлый год Глерр то и дело уговаривал меня вернуться. Не потому, что переживал о моем благополучии, а потому что на него, как на старшего, легла вся ответственность, которую раньше нес я. И, очевидно, он мне этого не простил. – Нейт потер лоб и сказал: – Ферн был прав, не стоило связываться с Глерром. Теперь и ты пострадала из-за меня. – Не позволив возразить, он добавил: – Спасибо, что всё рассказала. Больше не буду тебя задерживать, отдыхай.

Я проводила взглядом его худощавую фигуру и только тогда осознала, что дрожу. До меня наконец-то дошло, что золотую серьгу Нейт носил в память о Лилле.

А Глерр… Его выходка оказалась не просто жестоким розыгрышем. Это была осознанная месть. Но каким бесчувственным надо быть, чтобы ради отмщения использовать горе человека?..

Вечером мы, как обычно, собрались в музыкальной гостиной – все, кроме Ферна. Произошедшее в Оранжерее никто не обсуждал, и всё же в комнате повисло напряжение. Кьяра рассказывала Нейту о своих занятиях с младшими, мы с Кинном просматривали книги по камневидению, но я никак не могла сосредоточиться на плывущих строчках. Время от времени мне казалось, что я ловлю на себе осторожные взгляды дремер. Наконец, не выдержав, я решила пойти к себе и извинилась перед остальными. Кинн поднялся, видимо, желая меня проводить, но я качнула головой: хотелось побыть в одиночестве.

Когда я вышла в лиловую гостиную, то вздрогнула от неожиданности – в кресле напротив дверей сидел Ферн. С утра он так и не привел себя в порядок: на манжетах светло-серой рубашки виднелись засохшие капли крови, а на костяшках правой руки алели ссадины.

Он тут же вскочил, и я застыла от иррационального страха: вдруг он сейчас набросится на меня с обвинениями? Мы простояли так несколько мгновений, а затем я кинулась к дверям, ведущим на женскую половину.

– Постой! Куда ты?.. Да постой же! – воскликнул он, бросившись за мной.

Я почти добралась до дверей, когда Ферн схватил меня за руку и заставил повернуться к себе. Его зеленые глаза яростно сверкали, и мое сердце зашлось в ужасе. Внезапно зеленый огонь потух, уступая место растерянности. Юноша, заметив, что держит мою руку, отпустил ее и шагнул назад.

– Прости, я не хотел… – Он в смятении провел рукой по волосам, растрепав их еще больше. – Я… – Бросив на меня взгляд, он уставился себе под ноги. – Я хотел извиниться… Утром я, наверное, тебя напугал…

Всё внутри меня еще дрожало, но страх постепенно отступал перед неожиданным зрелищем: надо же, растерянный Ферн, который просит прощения.

Он сжал и разжал кулаки, шумно выдохнул.

– Глерр… этот мерзавец… Тебе больше не придется там появляться. Я с ним поговорил.

Я кое-как совладала с собственным голосом:

– В каком смысле – не придется? А как же карта? И занятия с младшими?

В его взгляде промелькнуло недовольство.

– Занятия?.. Пусть Кьяра с этим сама разбирается, раз всё затеяла. Ну а если тебе так нужна карта… Хочешь, я вытрясу с Глерра ключ? А если заартачится – могу просто разбить витрину.

От неожиданности я опешила. Он что, предлагает украсть карту? Конечно, она не принадлежит Глерру, но всё равно это чересчур.

– Нет-нет, не надо, – торопливо сказала я, на что Ферн лишь пожал плечами.

Я надеялась, что теперь он уйдет, но он всё медлил и наконец, искоса взглянув на меня, спросил:

– Ты знаешь, почему я так поступил?

Я тихо ответила:

– Да, мне рассказали… про Лиллу.

Юноша на секунду застыл, а потом глухо произнес:

– Вот как… – Он приоткрыл рот, будто собирался еще что-то добавить, но вместо этого коротко кивнул и, развернувшись, двинулся к мужским спальням.

Только когда дверь за ним закрылась, я осознала, что целую минуту простояла неподвижно и что до сих пор ощущаю прикосновение его руки.

Пустые комнаты сменяли друг друга одна за другой, а я всё шла и шла, потерявшись в этом лабиринте. Свернув в очередной коридор, освещенный тусклыми люминариями, я внезапно его узнала.

Я была в поместье Псов.

Одна из дверей в конце коридора медленно, с тихим скрипом отворилась. Я уже знала, чтó увижу там, но всё равно двинулась по коридору и зашла внутрь.

На застеленной кровати, приняв позу спящего человека, лежало платье Нéри-Эрики.

Словно почувствовав мой взгляд, платье шевельнулось и село. Воротник двинулся, словно повернулась невидимая голова, и раздался шелестящий шепот:

– Это твоя вина…

Платье медленно указало рукавом в угол комнаты, где притаилось ростовое зеркало. Мне хотелось сбежать, но ноги, как заколдованные, сами понесли меня туда.

В помутившейся от времени зеркальной глади показалась босая девушка в голубом платье с короткими рукавами, рыжие волосы были по-мальчишески коротко острижены.

Заглянув в лицо своему отражению, я остолбенела: глаза были черными, как соллары, а губы медленно растянулись в усмешке и прошептали:

– Ты – это я.

Она схватила меня за руку и потянула внутрь зеркала.

Я услышала собственный крик, чьи-то слова: «Тише, тише», – а потом провалилась в блаженную тьму.

Я проснулась сразу и окончательно – словно легкую лодочку вытолкнуло на берег волной. Пару минут смотрела на высокий потолок, пытаясь понять, почему так странно себя чувствую.

Никакой разбитости и слабости, как бывало после кошмаров. Наоборот. Я выспалась.

Повернув голову к окну, я увидела, что сквозь плотные шторы пробивается солнце. Сколько уже времени? Почему Кьяра меня не разбудила?

События прошлого дня медленно возвращались ко мне, и я вспомнила, что позировать для портрета больше не надо.

Сев на кровати, я с удовольствием потянулась – тело было легким, отдохнувшим – и вдруг замерла. Медленно опустив правую руку, я уставилась на запястье. Мое сердце сжалось, дыхание перехватило, а рот приоткрылся.

В утреннем полумраке тускло поблескивали зеленоватые неровные бусины.

Я мигом вскочила с