Они действительно один раз попали на такую премьеру. На самом деле разглядеть Елизавету с их мест было почти невозможно – только когда она поприветствовала рукоплещущий зал, можно было увидеть, что она очень маленькая. В тот вечер Алекс, исполненный непонятного волнения, даже написал отцу, что видел и приветствовал Ее Величество (что было слабостью, и Тео – человек из страны вечных революций – в чем-то тут прав). Тем более отец, что бывало редко, сразу ответил и одобрил или поздравил, но, в общем, они поняли друг друга. И это мерзковато.

– Валерия Марковна, вот сколько понадобится. Вот правда! – Ринат комично прижимал руки к груди, как театральный герой-любовник, и, кажется, хотел немного вывести все это в плоскость юмора. – Захотите, чтобы привезли десять чемоданов, – ребята поедут и привезут десять. Захотите двадцать – привезут двадцать. Я вам только предметов мебели не обещаю… Но вы поймите, это временная мера, на два дня, на три, и, может быть, нет особого смысла…

– Это я решу сама, о’кей?

– Вы еще поймите такой момент: в Барвихе это могут увидеть посторонние. Вы же знаете, что полеты квадрокоптеров над территорией нам не удалось пресечь. Туда могут приехать журналисты… Активисты… Это будет не очень хорошо, если создастся ошибочное впечатление, что кто-то куда-то бежит, вывозит вещи, ценности…

Короче, он перестал брать Тео в театр, они могли даже разделиться, если вместе приезжали в Лондон. Тео шарахался по магазинам или сразу шел в клуб, где Алекс, впрочем, позже к нему присоединялся. И Тео ржал: «А если ты встретишь Иклинскуйу, то пойдешь за кулисы и скажешь: я ваш приемный сын?» Не то чтобы он интересовался балетом настолько, чтобы знать русский топ, но про историю со свадьбой знал, и все это ему было интересно, забавно и, как бы это сказать, в диковинку: все эти разведенные во времени и пространстве, засекреченные семьи; тайные дети и тайные жены, зашифрованные похлеще, чем двойные агенты.

Алекс вяло отшучивался тем, что «она выступала в Ковенте в последний раз, наверное, лет сто назад», хотя это было преувеличением, фактом циничного стеба мужской компании.

Да, Иглинская была уже не девочкой. Что немного напрягало в контексте «русский чиновник и олигарх женился на молодой балерине». Алекс поймал себя на мысли, что не помнит, сколько ей лет. Ну, наверное, уж не сорок; он лучше разглядел ее, когда она повернулась – красивая, с удачным макияжем, правда, лицо злое, но так ей лучше. В передачах она сидела, как королева на троне, принимая вопросы как подношения – с расслабленным благодушием, и вот эта екатерининская благочинность ей не шла.

Алекс улыбнулся и кивнул.

Она не улыбнулась, смерила его взглядом, отвернулась снова ругаться с охраной: она явно не поняла, кто он, а может, и не разглядела.

– Но тринадцатого я лечу в Пекин.

– Прекрасно.

– Что «прекрасно»-то, черт вас дери! У меня график. Мне надо точно знать, сколько дней продлится вся эта хрень!

Ого. Как заговорила. Королева.

– Валерия Марковна, я надеюсь, что Михаил Андреевич сегодня приедет и сможет сам ответить на ваши вопросы…

– Не приедет. Я его тут сколько жду, и он пока так и не появился. – Это Алекс подал наконец голос из своего угла.

Она опять на него посмотрела и снова без тени узнавания и даже этикетной хотя бы приветливости.

– Ринат, может быть, вы нас представите друг другу? – светски осведомился Алекс.

– Позже. Это все позже, – ответил Ринат, подхватил ближайший чемодан и бодро пошел в боковые комнаты, можно сказать, сбежал от ответа, а она пошла следом и снова начала ругаться.

Да. Тупо. Алекс стоял как оплеванный.

«А ребенок? – его вдруг осенило. – Где ребенок? – Он даже всполошился. – Таблоиды утверждали, что есть ребенок! Правда, путались с полом и возрастом. Но если бы был ребенок, она бы, наверное, не оставила его где-нибудь с нянями в такой-то обстановке и не пеклась бы так из-за одних только шмоток?..»

Он паниковал по поводу неведомого брата, и это было странно.

В следующий раз они встретились через два часа. В дверь его комнаты постучала женщина. Новая женщина. Очередная женщина. Подавальщицы менялись каждый день, но все были одинаково мрачны. Алекс уже ловил себя на мысли, что начинает ждать обеда в положенные часы, как крыса, которую бьют током и приучают… к чему?

Иглинская сидела за столом; она не постеснялась выйти со снятым макияжем (отметил Алекс), впрочем, естественно: те, кто работает на сцене, дают лицу отдыхать от косметики при каждой возможности, и им наплевать, кто и что увидит. Еще Алекс восхитился осанкой, но это профессиональное. И третье – полная невозмутимость. Теперь, после утренней истерики, она, похоже, взяла себя в руки и сидела с таким видом, как будто это не опасность, не бункер, не арест, а бранч в собственном доме. На фамильном фарфоре.

Фарфор здесь, кстати, был не luxury, если это вообще фарфор, а вот однажды, давно, между мамой и кухаркой, Алексу подавали на реально редком образце (может быть, еще советском), где частые-частые кремлевские зубцы образовывали каемки по внешнему и внутреннему ободам тарелки; это больше походило на веселую изморозь, чем на что-то государственное. Неформальность этой идеи была такой неожиданной, что Алекс даже запомнил.

Иглинская держала себя так, что было бы уместно поклониться или поцеловать руку.

Алекс не помнил в деталях балет про леди Ди, кажется, королеву там вывести не решились, но, если бы осмелились и если бы он ставился в Москве, Иглинская танцевала б Елизавету. Только она. И только ее: хаотичная, провокационная, зажатая Диана, в танце которой и из последнего ряда виден был детский комплекс из-за роста и общей нескладности, – вообще не ее, Иглинской, история.

– Что вы мне даете? – спросила она (нескандально – рассеянно-великодушно), поковыряв вилкой в креманке.

– Салат из свежей капусты с маринованными грибами.

– Грибы?.. – еще более рассеянно переспросила Иглинская и отодвинула креманку.

– Приятного аппетита.

Алекс сел напротив, хотя сразу плюхаться на стул перед королевской Иглинской, наверное, невежливо.

Она молчала.

– Вам не сказали, кто я?

Она молчала.

– Приглядитесь внимательнее, Валерия Марковна. Я вам никого не напоминаю?

– Мне неинтересно, кто вы. Это что?

– Суп-лапша домашняя с курятиной, – ответила подавальщица.

– Уберите, я это не буду.

Нет, пожалуй, пробы на роль королевы отменяются. Старушка Лиззи никогда бы не позволила себе такого тона.

Алекс представился.

Он ожидал любой реакции – прежде всего удивления, конечно, – но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она даже как будто старалась не смотреть в его сторону.