Он торжествующе наливал.

– Я видел ваше интервью немецкому каналу ZDF, в котором вы рассказывали о вашем браке, – говорил он со странным удовлетворением в голосе, как будто, добившись приглашения налить виски, он добился и какой-то новой меры доверия. – В нем вы сказали, что отдыхали с отцом, с моим отцом, на Монблане. Когда это было?

Иглинская пожала плечами. Безучастно смотрела в сторону.

– Вы сказали, что это было до свадьбы, тот редкий случай, когда вы вместе куда-то вырвались… Это я к тому, что жаль, что отец тогда мне не позвонил. Я бы с удовольствием приехал познакомиться…

«Мы один раз были на Монблане, он в кои-то веки со мной куда-то вырвался. Это было еще до свадьбы. И вот мы пришли в номер, открыли просекко, сидим. Я смотрю – что-то не то. Он какой-то никакой. Вообще не идет на контакт. Я пристаю: Миш, тебе плохо? Может, пригласим врача? Миш, в Москве случилось чего?.. Он сидит, сидит. Потом уже признался. Там, получается, дверь прямо вот так вот напротив, а в двери глазок. И он говорит: представляешь, мне все время кажется, что мне сейчас через глазок выстрелят прямо в лоб! Представляете? Я говорю: Миш, вот ты странный…»

Алекс тогда поразился той степени откровенности и раскованности, с какой Иглинская рассказывает это интервьюеру – и хохочет в конце. Да, это было не какое-то ток-шоу, а большой телефильм о ее пути в балете, так что атмосферу можно было назвать доверительной. Да и артисты – не политики, чтобы пугаться любой лишней информации. Но все же…

– Нам не пора?

– Ой, да, пора! – спохватился Алекс. – Извини, я переписываюсь с бойфрендом…

Он многих тестировал «бойфрендом», особенно в России.

– Ты помнишь, мы бухие, – шепнул он Иглинской на выходе из комнаты. – Можно я буду на «ты»?..

Не ответив на это, она сразу, и громко, начала играть:

– «Бухие»?! Что за лексика, молодой человек! Этому вас в кембриджах учат?..

На пороге столовой запнулась на шпильках и агрессивно захохотала прямо Алексу в лицо.

Юрий, который сидел и пялился в телефон, вздрогнул. Так. Отлично.

– Юра, дорогой! – закричал Алекс (тоже пьяно), поднял охранника, обнял и даже постучал по пиджачным плечам. Он все же переигрывал. – Ты узнаешь? Ты узнаешь нашу гостью? Великая Валерия Ильинская!

– Иглинская. Мерзавец.

– Я знаю, кто это, – сдержанно ответил Юрий, отстраняясь от всего этого балагана. – Здравствуйте.

Нахалка Иглинская выставила руку для поцелуя.

В других обстоятельствах Алекс лишний раз бы задумался: как так вышло, что охрана отца в первый раз видит его жену, и чему тут вообще можно верить. Но сейчас, перед последним рывком, это все не имело уже значения.

– Юрец, родной, очень надо, чтобы ты нас отвез… Ну то есть составил нам компанию… Оказал честь, так сказать…

Юрий слегка изменился в лице, он, вероятно, думал, что их ночные визиты в клуб останутся тайной.

И это тоже по плану: охранник должен быть слегка сломлен и чуть запутан.

– Ты наш проводник по злачным местам Москвы! – провозгласил Алекс, не давая опомниться.

– Вергилий, спускающий в ад!

– Валерия Марковна, не давите интеллектом.

– Лучше давить интеллектом, чем танками, не так ли, Алексей Михайлович?..

Юрий был, кажется, близок к обмороку от этих выкриков в оба уха (обработка по-цыгански); не давая опомниться, Алекс увлек его в прихожую и вручил какое-то – его, вероятно, а может, и отцовское – пальто.

– Поехали, поехали! Ты же сегодня за рулем, надеюсь?..

В этот раз машина была запаркована во дворе, что хорошо; уже садясь (рядом с Валери! Сзади!!!), Алекс показал на микроавтобус «Фольксваген».

– Я думаю, что это минивэн моего отца.

Он ожидал, что Иглинская удивится открытию: она же все-таки жена, – но она лишь равнодушно пожала плечом, куталась в норку и смотрела в другую сторону.

– Я думаю, это была какая-то минутная слабость. Он ее купил, поставил здесь и никому не говорит, – предполагал Алекс.

– Это бы отразилось в декларации, – подал вдруг голос Юрий.

Большей глупости нельзя было сморозить; к тому же это все адресовалось не ему. Везешь, и вези.

Они подозрительно долго ждали, когда им откроют шлагбаум, и Алекс дергался, а Валери, наоборот, уставилась в окно и замерла. Это же один из экзаменов в балетном училище. Замереть. Правда, в более сложной позе.

– Он же фанат всего этого, – зачем-то объяснил Алекс, хотя его никто ни о чем не спрашивал. – Хиппи, свобода семидесятых… Ну, или шестидесятых… Он и сам был немного хиппи…

– В КГБ? – иронично спросила Валери.

– …Западная музыка, рок, – тараторил Алекс, запнувшись из-за КГБ, потому что отец же не был в КГБ, это другое крыло [Mr. P.]ской команды; или как это назвать; когда уже откроют этот fucken шлагбаум! – Они вообще, ты заметила, тайные фанаты вот этой вот… свободы? Deep Purple, Queen…

– Да, – вздохнула Валерия. – Только очень хорошо скрывают.

Они наконец выехали – слава богу! Возможно, Юрий тоже нервничал (ну ему-то есть с чего: нарушает все инструкции), поэтому он как-то нехорошо вильнул, взвизгнул шинами, когда они выворачивали на улицу; их даже слегка занесло, и на заднем сиденье это почувствовалось; кажется, сегодня гололед, но Алекс, кстати, даже толком не смотрел; он вообще отвык проверять, что там на улице; погнали.

Валерия оглянулась. Алекс тоже. Каких-либо фар – преследования – не было.

– Я только вчера вспоминал принцессу Диану. Ну не саму, конечно, – балет.

– А-а, постановку Макгрегора. Ты видел?

– Да! Потрясающе!

– А по-моему, так себе. – Иглинская поджала губы, во всем читалась какая-то обида.

– Может, тебе просто не нравится Диана?

– И да, мне не нравится Диана! – Иглинская заявила это так громко, раздраженно, что даже Юрий на секунду отвлекся от дороги. – Ей дали все. А она это все бросила государству в лицо. Заметь, я не говорю – «королеве» или «свекрови»…

– Ого! Я вижу, что мой папа сделал правильный государственный выбор. Государственное мышление. – Алекс выставил вперед большой палец и тут же неслабо получил по руке.