Или, может, это ковер? Коврик для детской с этим сюжетом. Самое дикое, что смутно, прапамятью, Алекс вытаскивал какую-то вроде бы детскую, но не свою, а ту, в которой он мог когда-то спать; он не понимал, что это, откуда и что это за место. Перебирал их питерские дачи, из которых четко помнил только последнюю; он уже и не улавливал, где что было и где прошло его детство, потому что оно пришлось на странный период в жизни отца. Когда все они, вся их стая, снялась за [Mr. P.]м, где-то кружила, между Питером и Москвой, но еще никуда не села. В стае папа менял места и должности раз в несколько месяцев: какие-то контрольные управления, администрации президента, аппараты правительства; теперь Алексу снились не птицы, а самолеты – это как самолет меняет тона двигателя, скорости, выпускает шасси и закрылки, короче, хаос какой-то перед самой уже посадкой на полосу; это был хаос перед плотной, капитальной посадкой в большие кресла и навсегда; у Алекса потекла слюна, и…

Щелкнул замок, стукнула дверь, в кухне негромко переговаривались; потом зашумела вода, и это окончательно разбудило Алекса, он подобрал слюну и коротко мигнул айфоном. 12:16 пи эм. Смена караула (он уже коварно выучил их распорядки). Он проморгался, потер уши – чилийский способ быстро проснуться; начал ходить по полутемной комнате, туго соображая, что понадобится ему этой ночью: паспорт, карточки, шнурок, пауэр-банк?.. Сразу являться не следовало. Алекс выжидал, пока стихнет все и, главное, хлопнет дверь – Ринат уедет спать.

В кухню Алекс вышел уже ближе к часу.

– Йоу! Привет!!! – В рукопожатие, а затем и во внезапную дружескую попытку словно бы приобнять – на американский манер – Алекс вложил всю задушевность, которую мог изобразить.

Ну а как? Юрий был здесь единственный, кто мог ему помогать.

Тот, конечно, не ожидал, вскочив и недоуменно дожевывая. Он так и держал в руке тарелку с сыром, с колбасой – ночной перекус охранника.

– Ну, как дела?

Все еще не прожевав и явно не зная, что сказать, Юрий пожал плечами и просто вежливо улыбнулся.

Застрял кусочек сыра.

– Ты готов? – со значением спрашивал Алекс. – Тогда пошли. Да ты доешь, доешь.

Не то чтобы он боялся, что с Манежки все разойдутся, – газеты обещали круглосуточные стачечные костры, – но задерживаться тоже не стоило, здесь его планы могли сорвать каждую минуту. Например, приедет отец.

Наконец они вышли в коридор.

– Я надеюсь, это останется между нами, – начал Алекс, оборачиваясь на ходу, хотя на самом деле его мало волновали карьерные перипетии стажера охраны; Юрий схватил его за плечо, привлек к себе, и, прежде чем Алекс понял, что это вообще поцелуй, они ощутимо столкнулись зубами.

Ого.

– Ого, – сказал Алекс.

При этом Юрий метнул какой-то панический взгляд на потолок – к вероятным камерам.

Они молчали остановившись.

Причем чем дольше длилась эта пауза, тем более жалким делалось лицо Юрия, который понял, что ошибся.

Еще секунда, и это будет катастрофа. Он уже выглядел так, как будто может разбежаться и броситься в окно.

– Так. Пошли, – мягко скомандовал Алекс, завел ошеломленного Юрия в гостиную, усадил в кресло и оставил одного – надолго, потому что два кофе машина делала долго.

Прежде чем ехать на площадь, надо было закрывать все эти русские гештальты.

Выдвигаясь в гостиную с двумя кружками, Алекс чувствовал внезапную уверенность гуру и твердость походки: вся тысячелетняя мудрость европейской цивилизации стояла сейчас за ним.

Заботливо присел рядом – на подлокотник.

– Во-первых, не переживай, – начал он. – Я понимаю. Ты запутался.

Он оставлял большие паузы для ответов, дул на горячий кофе, делал неспешные глотки, но Юрий пока еще не был готов коммуницировать.

– Это неудивительно, – наставнически продолжал Алекс. – У вас тут такой lost cause[12] вокруг этого…

Патерналистское желание просвещать этих русских (и даже какой-то внезапный энтузиазм по этому поводу – революция подождет) пришло к Алексу не сразу. Так что, может быть, пауза у тормозной кофемашины – пришлось еще и прочищать лоток – была нужна больше ему самому, а не только сломленному, смятому человеку, который глаза сейчас не поднимал от чашки.

Первой реакцией Алекса сразу после поцелуя было недоумение и даже секундная мысль, что это какая-то провокация. Хотя кому это надо? Отцу? Для него в этом ничего нового, хотя, конечно, для него это новость, которая всегда нова.

– Ты в порядке?

Фраза была сериально-тупой, но Юрий кивнул. Система дала ответ.

– Я все понимаю. Это распространенная ситуация, когда натурал, которому, может быть, стало интересно что-то, воспринимает гея как… Тебе неприятно? Мы можем обсудить это позже.

Юрий отрицательно замотал головой. Впрочем, и великодушие Алекса – не более чем этикет. Он только разгонялся с нобелевской лекцией и не собирался ничего прекращать.

– Возможно, ты рос в такой среде, что живого гея видишь перед собой впервые, – начал Алекс, тщательно подбирая слова и всячески поводя губами. – Пока еще живого. – Он вворачивал шутки, потому что этого требовал нобелевский канон, и не успевал удивиться, что hate crime[13] уже вошло для него в разряд хохм. – Неудивительно, что ты задаешь себе много вопросов, и у тебя начинает как-то зашкаливать воображение, и вот этот фактор, «гей – вот же он, не в зоопарке, а здесь», начинает достаточно сильно влиять… Я хочу сказать, что это восприятие, подсознательное, оно довольно попсовое: типа если это гей, то он кидается на все…

Далее, развивая тему «вот, например, я» и упоминая Тео без пояснений, кто это, Алекс запутался в оборотах, в навязчивом «а-а». Риторика не была его сильной стороной. Дошло аж до слов «автоматический допуск», как будто Алекс читал инструкцию бог знает к чему. На самом деле он напирал на то, что каждый уверен: гей готов прыгнуть в любую постель в любой ситуации, поэтому с ним можно заводить флирт или что-то; но в каждой встречной девушке же при этом не видят сексуальный объект?..

Юрий только кивал, глядя в ковер. Кажется, потом он заскучал, потому что начал кидать (исподлобья) взгляды по сторонам, вероятно, в поисках путей для отхода, но вдохновенный лектор уже не замечал этого.

– …Почему такое восприятие? Для меня это загадка. Это даже не гомофобность российского общества, это что-то большее… Ну, например, у тебя есть дочь. У тебя же есть дочь?

Юрий отрицательно мотал головой, но это было не важно. Алекс уже вещал на тему того, что разнополых с детьми родных родителей почему-то ни в чем не подозревают, тогда как однополых и… К середине лекции Юрий внимательно разглядывал свою кружку, к концу – манжет рубашки, точнее, оказалось, что это еще не конец. Потому что Алекс припоминал какие-то российские новости – что органы опеки проверяют женщину из-за того, что она одна воспитывает дочь и слишком часто принимает в гостях подругу; amazing! – Алекс вспомнил, что отец воспитывал его один с того момента, когда ему было десять, а значит, соседи по Барвихе тоже могли стучать. К отцу ведь приезжали друзья… Тут Алекс вспомнил – кто приезжал, и так развеселился, так развеселился этому историческому абсурду, что просто не мог говорить.