Мисси могла только пожалеть тех, кто в последнее время не бывал в Париже, но жалость не подразумевает милосердия.

— Нет, — сказал я, — такой не знаю.

— Конечно, ты не знаешь. Но я здесь, чтобы тебе помочь.

— Благодарю. Как же чертовы французы называют жадин?

— Ну, — педантично начала она, — эволюция сленга очень интересна. В прошлом они могли сказать: «Elle a les dents longues» — «У нее длинные зубы». Теперь они говорят «La salope ci les rayent le parquet» — «Зубы суки царапают паркет».

Она поболтала указательными пальцами под верхней губой.

— Как мило.

— Выразительно, не правда ли? Знаешь, у французов активный словарь приблизительно двести тысяч слов. Американский же английский составляет шестьсот тысяч. Зато французские идиомы восполняют…

— Ты слышала, чтобы кто-нибудь говорил так о Рени Ноулс?

— Что? — отвечала Мисси, словно бы искренне потрясенная. — Что в ее двуязычном словаре восемьсот тысяч слов?

Она прижала руку к груди.

— Как у меня?

— Нет, Мисси, — терпеливо проговорил я, — что ее зубы царапают паркет. Что она становится жадной. Или нечестной.

— Только от Томми. Больше никогда и ни от кого. Если словцо пущено в оборот, это конец. Но от всех остальных я слышала, что она честна, честолюбива, много работает и…

— И?..

— Ну…

Я кивнул на ее стакан.

— Развяжи себе язык. Если ему это требуется.

Мисси взяла бокал обеими руками и поднесла к губам, но не отпила.

— Я слышала, что ей нравятся крутые сделки, — сказала она над кромкой, хлопая ресницами. — Как ты это понимаешь?

Мисси, искусно направлявшая курс беседы от утомительно серьезного разговора к легкомысленной болтовне, вдруг резко прервала это занятие, извлекла сотовый телефон, назначила свидание и быстренько закончила ленч. Она пустила меня за руль «ягуара», попросив отвезти ее в центр, а сама болтала по телефону с одним из своих брокеров.

Этот «ягуар» с откидным верхом — настоящая машина, снабженная к тому же шестнадцатицилиндровым двигателем. Пешеходов так поражала красота автомобиля, что они забывали плюнуть на капот. Нет, не поймите меня неправильно: как раз накануне кто-то расписал граффити задний борт моего двенадцатилетнего пикапа. Мы живем в обществе равных возможностей.

Томми Вонг занимал своей конторой целый этаж десятиэтажки между северо-западным углом Миссии и Четвертой. Тонкий арочный орнамент вязаного жакета на светловолосом манекене, галстук, хаки и туфельки с кисточками на цветных носках провели нас сквозь море контор, занимающихся компьютерным дизайном, в его кабинет.

— Этот паренек использует «Шанель № 5», — наморщила нос Мисси, — и это так же верно, как то, что Господь создал маленьких рыбок для суши.

— Ты считаешь, это чтобы прикрыть его моральную развращенность или чтобы ее обнародовать?

— Я считаю, если б он хотел прикрыться, набросил бы на плечи плащ.

Это был угловой кабинет с окном на восток, из которого открывался вид на все сады Йерба Буэна — или на то, что от них осталось, потому что к тому времени «Сони Мутреон» отхватил от них северо-западный угол. Но водопады, кафе, длинные дорожки и газоны еще сохранились, привлекая конторских работников, которые теперь рассыпались по саду, курили, читали или сидели, обняв колени и жмурясь на солнце сорокапятиминутного обеденного перерыва. Здесь и там среди них пристроились по двое или по трое бездомные с собаками и магазинными тележками. Над Третьей улицей возвышался Музей современного искусства.

Томми Вонг с Мисси обменялись горячими приветствиями. Вонг выглядел лощеным типом. Лет шестидесяти или около того, безупречно причесанный и одетый, он воплощал успех и довольство и неуловимо морщился на всякое проявление не вполне безупречного вкуса.

Я знал, что он участвовал в конкурсе проектов здания МСИ и, наряду с дюжиной других кандидатов, проиграл его Марио Ботта. Когда Мисси нас представила, я слегка уколол его, упомянув вид на один из самых выразительных образцов городской архитектуры в Сан-Франциско.

— Чертов музей, — сказал Томми, мотнув головой в сторону МСИ.

Мисси поспешила вмешаться.

— Мне нравится это здание, Томми. Не ревнуй. Кто-нибудь может принять тебя за обиженного неудачника. Тебе это не к лицу. К тому же все это было и прошло десять лет назад. И можно ли забыть, мечтательно добавила она, — синьор Ботта произносит свою речь на церемонии основания — на чистейшем итальянском. Господи, как мне хотелось забрать его домой и съесть большой ложкой.

— Определенно, дорогая.

Томми Вонг также мечтательно улыбнулся: мужчина, позволяющий себе развлекаться гетеросексуальными отношениями, но лишь со стороны.

— Я уверен, он был бы в восторге.

— Беда с этим зданием, — продолжала Мисси, — в том, что оно совершенно подавляет так называемую постоянную экспозицию, для которой предназначено. Мы получили первоклассное здание, наполненное второсортным искусством.

Мисси была сопредседателем комитета, существовавшего ради сбора денег на решение именно этого затруднения, и ее плавное фуэте от архитектуры к осмеянию постоянной экспозиции показалось мне весьма ловким ходом, чтобы подцепить Вонга, выудив из него пожертвование.

Но Вонг и сам был на высоте.

— Наш высокочтимый и оплакиваемый покойный друг и коллега Ханфилд Брэддок III говаривал, что просто позор помещать второсортную коллекцию в третьесортное здание.

— Ты имеешь в виду контраст с бесплатным размещением, — откликнулась Мисси, — в его любимом здании Мемориала ветеранов войны.

Вонг не схватил наживку, поэтому Мисси довольно сентенциозно напомнила:

— Ничто стоящее не бывает бесплатным, Томми. Кому, как не тебе…

В этот самый момент блондинчик просунул голову в дверь и сказал:

— На проводе Лондон, сэр.

Вонг жалобно взглянул на телефон.

Мисси двинулась к двери.

— Время, как всегда, расписано до секунды. Нам лучше…

Вонг, взяв трубку, покачал головой. Послушав минуту, он вдумчиво заговорил по-китайски.

Я огляделся вокруг. Две стены полностью стеклянные, пересеченные косым крестом толстых стальных трубок, так часто применявшихся в прошлом как антисейсмическое устройство. Третья стена целиком занята книгами по искусству, в окружении аудио- и видеоаппаратуры, а дверь в четвертой стене окружали исключительно книги по архитектуре. Ни в одном собрании не было ничего по технике. Ни «Анатомии» или «Справочника художника» Грея, ни «Путеводителя по цветам», ни выпуска «Стандартов архитектурной графики» или «Справочника по деревянным строениям», ни одного из десятка томов справочников Свита, Поначалу я решил, что все наличные книги, а их было тысячи полторы — так называемые книги для кофейного столика, с картинками и несколькими строчками текста к особо выдающимся иллюстрациям, самым известным музейным коллекциям или знаменитым архитектурным шедеврам. В самом деле, целая полка уделялась книгам по строениям самого Томми Вонга.