А если подумать головой, становиться понятно, что, кроме прикованных к койкам пациентов, по крайней мере один посторонний человек в палате находился в обоих случаях. Естественно, это была медсестра, которая ставила капельницу. Вполне возможно, что туда уже сразу была впрыснута отрава. И тогда медсестра и есть искомое астральное тело. Но как-то это несерьезно… Если бы кислота подействовала сразу, то медсестру заподозрили бы первую. Но в палату чуть позже могла войти еще одна девушка в белом халате. И на глазах у пацинтов добавить в баллон с физраствором еще жидкости. Голову даю на отсечение, никто из больных не обратил бы внимание на то, что сестричка заходила в палату два раза! И уж тем более на то, что это не та же самая женщина, что была в палате несколько минут назад. Белый халат и шапочка сделали бы обеих дам в глазах пациентов похожими, как сестры-близнецы. Так что поиски киллера придется начинать с больницы. Если убийство — дело рук штатной медсестры, это будет легко выяснить. Впрочем, тогда ее наверняка арестовала бы полиция, не я одна такая умная. Так что, скорее всего, действавала залетная гастролерка — и тоненькая ниточка оборвется.

От размышлений меня отвлек громкий плач. Нет, скорее рыдания. Я поморгала, и мой взгляд наконец сосредоточился на происходящем. А происходило следующее. Облокотившись мощной грудью на стойку, Синтия поливала горючими слезами безвинный пластик. Еще одна гадалка, Моника, суетилась вокруг со стаканом воды.

— Синтия, что с тобой? Кто тебя обидел? — Я тоже включилась в ритуальный танец.

В ответ раздавались только всхлипы и стоны. От рыданий Синтия не могла говорить. За нее ответила Моника:

— Наш-то сосед, — выразительный кивок в сторону кабинета Сумкина — что учудил! Сегодня приходит наша Алиса в салон и с ходу — к Синтии. Уволю, кричит, вы что тут себе позволяете! У меня из-за вас неприятности будут. Я вас для чего на работу принимала, чтобы вы развлекались? В общем, оказалось, что ей домой вечером позвонил Сумкин и наябедничал, что Синтия его привораживает. Кстати, с твоей помощью!

Я в растерянности села, как мне показалось, на стоящий сзади стул. Оказалось, только показалось. Сидя на полу и потирая ушибленное мягкое место, я задумчиво глядела на стул, стоявший минимум в метре от меня. Можно считать, Сумкин своего добился. Бедная Синтия не скоро опомнится. Интересно, свое странное обвинение он просто выдумал или в самом деле в его дурной голове зародилась такая нелепая мысль? Впрочем, сейчас следует подумать о более важных вещах.

— Моника, так в конце концов, выгоняет нас Алиса или как?

— Она полчаса тут разорялась, то велела убираться вам обоим, чтобы глаза ее вас не видели, то заявляла, что ползаработка удержит. Но под конец вроде успокоилась. Да ты не переживай, Алиса баба вздорная, но, в принципе, незлая. Велела вам извиниться перед Сумкиным, и бросить свои глупости. так что, думаю, все обойдется.

Я поднялась с пола. Хорошо Монике рассуждать. А как перед психом извинишься? Он в самых невинных словах усмотрит второй, а то и третий смысл, и еще больше оскорбится. Ну, думай, великая сыщица! На кону твое рабочее место, которое ты нашла с таким трудом. Эврика! Сейчас Синтия немного придет в себя, и мы с ней вместе напишем Сумкину письмо. Письмо — это документ. даже если психотерапевт поймет его неправильно, мы всегда можем потребовать, чтобы начальница сама прочитала наше творение и вынесла свой вердикт. Я схватила стакан, зачерпнула ладошкой немного воды, и брызнула Синтии в лицо. Рев резко прекратился. Еще через пять минут администраторша пришла, наконец, в чувство.

— Синтия, солнышко, нам надо перед Сумкиным извиняться. Давай напишем ему письмо. А то что бы мы не сказали, он не так поймет. Нужен документ, а не просто слова. Если этот придурок опять жаловаться полезет, хозяйка сможет сама убедиться, что он на нас наговаривает.

Все еще всхлипывая, Синтия согласилась на письмо. Моника достала из шкафчика лист белой бумаги, и, склонившись над моим плечом, вместе с Синтией стала обдумывать текст.

— «Уважаемый Сумкин!» Или «уважаемый господин Сумкин»? Как лучше написать?

— Уважаемый! Козел вонючий! Морда поганая! — устный русский язык Синтии совершенствовался прямо на глазах. — Вычеркни это немедленно!

— Ладно, пусть будет просто «Господин Сумкин!», я на все согласна. — я не позволила вовлечь себя в бесплодную дискуссию. — Пишем дальше. «Я, Синтия, администраторша салона „Зазеркалье“, прошу простить, если случайно была невежлива с вами. Перед лицом моих коллег торжественно клянусь, что никоим образом не хотела вас обидеть. Не скрою, я была очень расстроена, узнав, что какие-то мои слова или поступки вы расценили как посягательства на свою мужскую свободу. Уверяю вас, что никакого интереса к вам как мужчине я не испытываю. А посему ни сама, ни с помощью гадалки Земфиры, никогда не привораживала вас, не привораживаю сейчас и не собираюсь делать этого впредь. Более того, даже предложи вы мне руку и сердце, я не задумываясь отклонила бы это предложение. Надеюсь, что после этого письма недоразумений между нами больше не будет. Еще раз прощу прощения, если что-то в моих действиях могло быть вами неправильно истолковано. С почтением…»

— Достаточно. Никакого почтения. — недрогнувшей рукой Синтия выдернула исписанный листок, взяла карандаш и решительно вымарала последние слова.

— Я сейчас подпишусь, а тебя, Полечка, попрошу об одной услуге. Тут рядом в магазине ксерокс работает, слетай, ласточка, сделай копию письма. Оригинал я пока придержу, появится Сумкин, брошу ему в морду. А копию лично отдам Алисе.

— Постой, а может, порвем это письмо, напишем что-нибудь поприличнее? — внезапно мне захотелось дать задний ход. — А то ведь Сумкин окончательно взбесится. У меня появилось нехорошее предчувствие, что мы с тобой на всех парах несемся к собственному увольнению.

— Или я, или этот псих! — гордо ответила еще не совсем опомнившаяся Синтия. — Письмо сегодня же будет у хозяйки. Если хочет, пускай увольняет!

Работать сегодня мне страшно не хотелось. И так голова забита посторонними мыслями, а тут еще Сумкин со своим поклепом… Я жалобно посмотрела на Монику:

— Моника, сегодня, кажется, опять клиентов нет и не предвидится… Ты не согласилась бы меня на пару часов заменить, подежурить одна? А то я совсем выбита из колеи. Вот пройдусь по воздуху, приду в себя, и тебя на вечер домой отпущу.

Немного подумав, гадалка согласилась меня отпустить. И я галопом побежала в больницу, где отравили Евдокию Федоровну. Конечно, ее соседок уже допросила полиция, и не раз. Но, в отличие от следователя, я знала, о чем спрашивать.

Наш салон от центральной больницы расположен в десяти минутах быстрой ходьбы. Я прибежала туда как раз к четырем, как раз, когда в кардиологии закончился тихий час и начался прием посетителей. У дежурной сестры я спросила номер палаты, где отравили женщину. Фамилию называть не пришлось, на лице молодой девчонки тут же появилось понимание и некоторое сомнение. Чтобы она не приняла меня за отравительницу и не вызвала милицию, я назвалась племянницей потерпевшей. Заодно проверила на ней свою легенду. Доверительно склонившись над больничным столиком, я рассказала сестре, что двоюродный брат Илюша на днях мне позвонил, попросил приехать. Он немного не в себе… ну, вы понимаете, после такого удара… Вот и попросил меня зайти к соседкам его матери, еще раз расспросить их про тот страшный день.