Картину снимал «Ленфильм»: головная контора на Лубянке пользовалась слишком дурной славой, чтобы населять ее обаятельными шуриками[13]. Поэтому капитан Поликанов работал в Большом доме на Литейном (УКГБ по Ленинграду и области), а посторонним представлялся журналистом, чтобы оправдать любознательность. Тогда во всех гуманитарных областях шла смена кадров, появилось множество молодых артистов, молодых чекистов, молодых корреспондентов и молодых профессоров — одним легко удавалось выдать себя за других, а то и стать ими. Многие помнят, как в ночь антихрущевского переворота ЦК свернул головку прессе — «Правде», «Известиям», Гостелерадио, ТАСС, — рассадив по ключевым постам хлопцев Семичастного и родственных им мидовцев. Андрей в это время искал в трех соснах законспирированного карателя и не считал нужным особо светить красной книжицей.

Прелестным стюардессам вовсе не обязательно было знать, в каком окошечке получают зарплату любопытные строгие юноши, имеющие труднообъяснимый «проход всюду».

Из материала, который в дальнейшем Юлиан Семенов раскатал на пять серий «Противостояния», ловкий скетчист Галич сделал «ах» на сто минут, шедевр литературы в мягкой обложке. Воскресшая жертва в черных слепцовских очках (Клара Лучко) обвиняла неизвестного палача в гулкое пространство Верховного суда, подставное такси сворачивало с оживленной трассы на глухой проселок, в наградном портсигаре скрывался мощный электрошок, а фотографии современной двадцатилетней девушки было никак не меньше четверти века. Сбившись с ног, путаясь в карточках, коллекционных марках, красноармейских книжках и часах с малиновым звоном, весь гигантский аппарат тайной полиции от Финского залива до энского лимана ощупью в полдень искал плотного немолодого мужчину с бегающими пальцами. Под пристальное внимание в разное время попадали рижский таксист-неврастеник и симферопольский циркач-ясновидец, хмурый бортмеханик международных линий с пластырем на пальцах и его коммунальный сосед-филателист, к которому часто ездят гости из Гамбурга. Милая парочка отдыхающих, оспаривающая у капитана съемное жилье, оказывалась операми из Риги, а захожий журналист — старлеем-подстраховщиком. В какой-то момент казалось, что вся страна делится на госпреступников с нехорошими руками и аккуратных балагуров в штатском. Одна только Майя, как одноименная пчела из мультфильма, летала и не скучала, газет не читала, бегала по ресторанам и настойчиво намекала влюбленному Андрею, что война давно кончилась, причем одновременно с ее рождением. Чтобы девочка не больно заблуждалась, массовым убийцей оказывался ее собственный новообретенный папа, и кулек с яблоками летел на питерскую мостовую, наследуя довженкиной «Земле» и тарковскому «Иванову детству»: ты все пела? — поди-ка попляши. Шок невинных дочек нацистских преступников в дальнейшем неоднократно эксплуатировал Голливуд. Алина Покровская, сыграв свою первую знаковую роль, куда-то пропала на семь лет до самых «Офицеров». Изверг был изобличен, так и не сумев сбежать в Стокгольм от заслуженной кары, а картину посмотрели 39 миллионов зрителей, после галичевского поражения в правах скучая по ней не меньше, чем по «Верным друзьям».

Символично, что первый после перерыва программный фильм о ГБ вышел на экраны точнехонько в год отставки Хрущева. Поражение в правах, постигшее при нем комитет, вопиюще противоречило масштабам выполняемых задач: мир балансировал на ниточке меж холодной и горячей войной, а шеф суперспецслужбы не только не входил в Политбюро, но даже не был членом ЦК. В этом качестве Семичастного утвердил первый после переворота пленум, заодно вернув и отмененные в 61-м генеральские звания для высших чинов ГБ. Строй, которому поклонялся Хрущев и который не собирался отдавать внешним реваншистам и внутренним абстракцистам, не мог обойтись без жесткой, сильной, эффективной политической полиции. Небрежение этим законом природы дорого стоило Никите Сергеевичу: более прочих он был потрясен изменой собственных выдвиженцев, ближнего круга преторианской гвардии — Шелепина и Семичастного.

С той поры фильмы про щит и меч снова пошли косяком, а с воцарением Андропова, обожавшего шпионское кино, как дитя малое, оккупировали важнейшее из искусств — телевидение — в виде первых советских телесериалов.

1964, «Мосфильм». Реж. Александр Птушко. В ролях Олег Анофриев (Петя Зубов), Савелий Крамаров (Вася), Рина Зеленая (Надя), Людмила Шагалова (Маруся), Сергей Мартинсон (Прокофий Прокофьевич), Георгий Вицин (Андрей Андреевич), Валентина Телегина (Авдотья Петровна), Ирина Мурзаева (Анна Ивановна). Прокатные данные отсутствуют.

Драматург Евгений Шварц сам метил в волшебники и потому пристально интересовался нечистой силой и изнанкой человеческой натуры. После пьес о том, как изжить в себе Тень и Дракона, он написал «Сказку о потерянном времени» — как дети теряют время, а злые волшебники находят. Дети в истории особой роли не играли: перевоспитание лодыря сказкой было расхожим каноном дидактической советской литературы, от «Девочки в цирке» до «Хоттабыча».

Куда интересней были волшебники. Главного звали Сергей Владимирович, и это что-то да значило. На всю детскую литературу Советской России был единственный Сергей Владимирович, и был это не кто-нибудь, а сам С. В. Михалков (в смежном театральном бизнесе для детей был еще С. В. Образцов, что лишь обогащало намеки). В свете этого знания история о том, как злые волшебники воруют у детей время, наполнялась новыми двусмысленными коннотациями.

В русско-советском ландшафте дедушка Сережа Михалков был и остается личностью глубоко примечательной. К его 95-летию сын Никита снял житийный фильм, в котором разные колена михалковской семьи наперебой восторгаются, какой злой, желчный, недружелюбный и эгоистичный старик достался им в патриархи фамильного клана. «Пап, а помнишь, я тя спросил, ты детей-то любишь? А что ты мне ответил? „Терпеть не могу!“ Ха-ха-ха!» Чудный дедушка. «Однажды дед приехал к нам на дачу, мы высыпали навстречу: „Деда, деда, ты где был?“ „А вам, — говорит, — какое дело?“» Замечательный старик. «Я иногда встречаю свои былые увлечения — боже, какие они все старые! Какое счастье, что я не ушел из дома и ни на ком из них не женился!» Для непонятливых: это он о женщинах, с которыми спал украдкой от жены, которые его любили или, по крайней мере, дарили благосклонностью. Удивительный современник. Феномен искреннего восторга семьи от факта родства с этим чудо-экземпляром наводит на раздумья, с кого делать жизнь: это на добрых дедушках сучьи внуки ездят как хотят, а старческая зловредность и субординация искренне уважаются. «Пап, а ты помнишь, сколько у тебя правнуков?» — «Нет. А надо?» Из всех общественно-политических режимов, при которых ему довелось жить, Михалков не написал гимна только конституционной монархии, но, зная его достижения в величании абсолютного большевизма, умеренного социализма и суверенной демократии, веришь: он и с монархией бы справился все тем же нерушимым амфибрахием. Хороня безвременно погибшего друга в разгар михалковского 85-летия, критик Москвина заметила: «Он же неглупый мужик — понимает, что на Страшном суде ему ловить нечего. Вот и решил не помирать вовсе. Погодите, он еще нас всех ногами вперед вынесет!»