Мама в последнее время почти не выходит. Артрит совсем донимает, но ум остер, как всегда. Моя жена Фелисити наведывается каждый четверг и воскресенье, чтобы проведать ее и передать запеканку или яблочный пирог. Ты удивишься, узнав, что в последнее время она стала прямо поэтом и несколько ее творческих опусов даже напечатали в местной «Рекордер». Можешь представить, как все мы гордимся ею.

Я сам внес в собственную жизнь кое-какие перемены. Пожалуй, ты их особыми переменами и не сочтешь, потому что не знаешь, что я делал раньше. Позволь тебя просветить. Несколько лет наслаждался карьерой в полиции и уже предвкушал повышение, когда все направление моей жизни круто повернулось вокруг оси. Видишь ли, я обрел Господа. Это случилось довольно внезапно и неожиданно, когда я подстригал розовый куст и увидел красивого черного дрозда, скачущего по стене неподалеку. И впервые в жизни понял, что столь совершенное создание должен был кто-то сотворить, что это не просто причуда природы или порождение так называемой эволюции. Более того, мы словно были знакомы, словно были вместе в некоем ином мире.

После этого я ушел из полиции, и теперь я в лоне Церкви, учусь на священника. Это было правильное решение. Я познакомился с Фелисити в церковном хоре, и в прошлом году мы поженились. Она регентша хора, у нее чудесный голос. Мы очень счастливы вместе и уповаем услышать топоток маленьких ножек в не столь отдаленном будущем.

На моей совести, Люси, лежит тяжким бременем то, что у меня есть ты — сестра, созданная Им, а я даже не знаю тебя. Было бы славно однажды получить от тебя весточку и узнать обо всех твоих приключениях на загадочном Востоке.

Позволь мне заключить это письмо стихотворением, написанным мамой. Она не сказала, почему написала его, но я вполне уверен, что это о тебе и о том, как она хочет, чтобы ты вошла обратно в наши жизни. Думаю, ты найдешь его очень трогательным.

Твой в Господе,

Джонатан.

Стихотворение было на отдельном сложенном листке. Я развернула его, а потом сложила снова, не прочитав стихотворение. Сидела за своим столом минут двадцать, барабаня пальцами, не в состоянии сделать ничего другого. Наконец извлекла листок из конверта, медленно раскрыла и приступила к чтению.

Безутешные вечера

Вечера больше не приносят мне утешения

Только чай в моей любимой чашке

Когда я сижу в своем старом-престаром кресле

И артрит мой терзает меня

Не слышно ни звуков играющих детей

Ни смеха в комнатах

Я живу в доме населенном призраками

Среди сада уставленного надгробиями

Но двери всегда распахнуты

И мне хочется чтобы ты в них вошла

Чтобы принести капельку желанного света

Не сказав что я все погубила

Хоть я и знаю что погубила

Мириам Флай

Я вслух посмеялась над виршами Мириам, решив, что больше смахивает на стишки об ожидании появления на пороге Фелисити с запеканкой, а не о возвращении домой Люси.

А вот мои чувства к Джонатану были чуточку сложнее. Меня не впечатлила его попытка подружиться со мной, явно входящая в более обширный план подружиться с Богом, хотя бы до той поры, когда удастся выклянчить у Него работу. И все же получить письмо по авиапочте в толстом, усеянном марками конверте всегда волнительно. Невозможно не испытывать хотя бы чуточку благодарности к автору. Но я сунула письмо в ящик стола, решив покамест ничего по его поводу не предпринимать. Извлеку его снова через пару месяцев и уж тогда решу, посылать ли рождественскую открытку или нет. Интересно, дал ли Джонатан мой адрес Мириам. Надеюсь, что нет. Я не желала ей зла и уповала, что артрит не слишком болезнен, но вовсе не намеревалась отправиться повидаться с ней. И новые стихотворения мне ни к чему.

Я вернулась к работе. Мне дали трудный перевод, отпустив на него сроку три недели — комплект пространных руководств по производству нового вида электрических инвалидных кресел, а я в этих схемах ни ухом ни рылом. Обычно я не против длинных и нудных переводов, но этот допек меня до печенок. Он был написан на скверном японском, и мне приходилось день-деньской изучать конструирование инвалидных кресел, только чтобы понять суть инструкций. Я даже изготовила модельку инвалидного кресла из бумажных стаканчиков, старой открытки ко дню рождения и пары зубочисток. Кондиционер то и дело сдувал ее на пол, пока я не смяла ее и не выкинула. Три недели я каждый день пахала с раннего утра до той поры, пока не пора было бежать на последний поезд до дома.

* * *

Ни Лили, ни Тэйдзи я в эти недели не видела. Мне хотелось увидеть Тэйдзи, но когда я не работала, то спала. Было попросту некогда. Однако он не выходил у меня из головы, и пока я корпела над переводом, я считала дни, оставшиеся до встречи с ним. Кроме Нацуко, я ни с кем и не разговаривала. Она тоже была занята, но обедали мы вместе, обмениваясь жалобами на словари и скверно вычерченные схемы.

Однажды за обедом посреди всего этого Нацуко предложила наскоро прогуляться.

— Хочу показать тебе кое-что, — пояснила она.

Это одно из моих любимых предложений. Не страшно, если кое-что окажется ничем или чем-то скверным. Одних лишь этих слов довольно, чтобы вызвать у меня упоительное чувство, словно свет в зале начинает угасать, предвещая трепет восторга.

Я последовала за Нацуко на улицу чуть ли не вприпрыжку. На улицах было не протолкнуться. Подростки кишмя кишат в Сибуя в любое время суток все семь дней в неделю. Настолько, чтобы заставить тридцатичетырехлетнего человека ощутить себя архаизмом. Неужели эти детишки вообще не бывают в школе? Мы протискивались сквозь толпы туфель на платформе и розовых мобильников, пока не юркнули в тесную боковую улочку. Здесь было всего два маленьких магазинчика. Один продавал растения в горшках, другой винтажную одежду. В остальном это был спокойный, тихий жилой район. Многоквартирные дома бок о бок со старыми гаражами бок о бок с маленькими домиками.

— Ты будешь в восторге. — Нацуко всегда уверена в том, что говорит. И ее уверенность всегда оправдывается. На моей памяти она еще ни разу не промахивалась, хотя я и вижу, что сейчас она раздумывает о моей роли в смерти Лили. — Я обнаружила это на прошлой неделе. Пришла сюда искать парикмахерскую, о которой мне кто-то сказал, но найти не могла. Впрочем, рада, что заблудилась. Смотри.

Забравшись на перевернутое ведро на улице, она заглядывала через каменную стену частного сада. Ее вьющийся конский хвостик торчал позади. Поглазев минуту-другую, она спрыгнула.

— Только погляди.

С земли я видела, что в садике растет пара корявых сосен. Сквозь брешь в стене виднелись розовые и белые цветы. Подошедшая рыжая кошка потерлась о мои ноги, поглядела на меня снизу вверх и мяукнула. Я гладила ее, пока ей не наскучило, и она перешла за ласками к Нацуко. Я поднялась на ведро.