— Ты вовсе не навязывалась. Можешь приходить сюда, когда захочешь.

— Мы, йоркширские, должны держаться вместе, а?

Я думала, она может расплакаться, так что на сей раз решила ей поддакнуть.

— Есть хороший йоркширский способ решить твою проблему.

— Какой?

— Поставлю чайник.

Лили рассмеялась и потерла глаза.

— Спасибо. Могу прикончить чашечку. А если серьезно, если ты вдруг ждешь, что наведается Тэйдзи после работы…

* * *

Навоображала ли это Люси, или Лили действительно то и дело спрашивала о Тэйдзи в ту ночь?

Приготовив чай, я подала его. Лили не могла его пить, не положив хотя бы пару ложек сахара с горкой, и вынуждена была смотаться в круглосуточный магазинчик за ним. Я никогда не покупаю сахар. Я ем сладкое раз или два в год, и то чересчур.

Я тихонько дула на горячую поверхность чая между глотками. Лили вроде бы успокоилась насчет Энди, признав факт, что в Токио она в безопасности.

— В такой же безопасности, как всякий другой где бы то ни было. — Она хлебала чай, как ребенок молоко.

— Несомненно. Так что нечего и тревожиться.

— Да. Люси?

— Что?

— Я знаю, что это глупо с моей стороны, но я не хочу сегодня спать в собственной квартире. Знаю, что он не придет, просто я сейчас на взводе и не смогу уснуть. Ничего, если останусь тут?

Я была отнюдь не против. У меня есть запасные постельные принадлежности. В тот вечер моя квартирка стала на редкость уютной — с подушками, чаем и взаимным доверием. Я уже знала, что если бы Лили ушла, я бы внезапно почувствовала себя всеми покинутой, и моя квартирка снова стала бы голой. Тэйдзи я не видела семь дней. Занят в ресторане. Предыдущая пара вечеров выдались долгими и одинокими. Глупая уродливая Люси спала в своей холодной постели урывками. И всякий раз, когда она пробуждалась в ночи, чувство, что она заставила Тэйдзи разлюбить себя, набрасывалось на нее снова болезненным пинком под дых.

Вытащив из комода футоны, мы положили их бок о бок. Повернулись спинами друг к другу и уснули. Я уверена, что без помех мы обе крепко проспали бы до утра, но не сложилось. Посреди ночи произошел резкий толчок. Стены затряслись, и одна из чашек, съехав со стола, покатилась по полу. Сев, я протерла глаза и увидела, что Лили уже сидит под моим письменным столом. Уличный фонарь, светивший сквозь окно, заливал ее желтым светом. Она крепко обхватила колени, прижав их к груди. Ее зажмуренные глаза сморщились, как изюмины.

— Лили, ты в порядке?

— Я испугалась.

— Да это не такой уж страшный. — Я помолчала. — По-моему, прекратилось.

Пол содрогнулся снова.

— Что это за шум?

Я и не сознавала его, пока Лили не упомянула. И тогда поняла, что звук раздавался все это время, с самого момента моего пробуждения и даже где-то во сне.

— Это птица-предвестник.

— Кто?

Пока я прислушивалась, шум пошел на убыль, и я поняла, что комната перестала двигаться.

— Я не знаю, что это. Так всегда во время толчков. Наверное, кусок старого металла бьется обо что-то. Но по звуку слишком далеко, чтобы это было что-то на заправке. Тэйдзи думает, что это птица, какая-нибудь старая ночная птица, которую толчок сбил с насеста.

— Звучит так, будто где-то вдали футболят ботинком старую жестянку.

— Да кто же станет футболить старую жестянку по моей квартире всякий раз, когда случается землетрясение?

— Дельное замечание.

— Штука в том, что всякий раз, когда я начинаю прислушиваться, чтобы разобраться, то еще больше запутываюсь. Трудно судить посреди ночи. А едва я оклемаюсь достаточно, чтобы сосредоточиться, это кончается. Если бы вы с Тэйдзи не слышали этого тоже, я бы подумала, что мне мерещится.

А вот того, что подметила насчет предвестника кое-что еще, я Лили не сказала. Это начиналось не одновременно с раскачиванием. Чуть раньше. Или это сон? Если да, то всегда один и тот же. Как может птица, жестянка или ботинок знать, что вот-вот будет землетрясение? Я много раз ломала над этим голову. Конечно, могла и заблуждаться. Как можно среди ночи испытывать уверенность хоть в чем-нибудь? Но если права, предупреждение это или симптом? Если это предупреждение, что в нем толку всего за несколько секунд до события, когда уже некогда ни бежать, ни прятаться?

Сегодня моя постель будет в этом полицейском участке. Какие шумы я услышу? Сирены, может, полицейские сплетни. Пьянчужек в обезьяннике. Я воображала, что в полицейском участке будет темно. Это не так, но мне хотелось, чтобы было темно. Тут мучительно яркий свет. Мои глаза устали, и мне хотелось бы немного поспать.

* * *

Утром я приготовила чай и поставила его на пол рядом с головой Лили.

— Спасибо. О-о, я спала как убитая. По-моему, не проснулась ни разу, как только головой коснулась подушки.

— Не считая землетрясения.

— Землетрясения? Ночью были толчки? Должно быть, проспала их напрочь.

— Нет, ты проснулась. Мы обе проснулись.

— Значит, видать, вырубилась сразу после того. Ничегошеньки не помню.

Нехитро забыть случившееся ночью, когда пребываешь в полусне. Но мне показалось странным, что она ни капельки не помнит о том, как выбралась из постели и спряталась под стол, не помнит нашего разговора о птице-предвестнике.

До станции мы дошли вместе. Она сияла и щебетала, ни словом не помянув ни вчерашнего вечера, ни Энди. На станции я села на поезд до работы, а она отправилась домой, чтобы переодеться, прежде чем направиться в бар.

На работе я обнаружила на столе письмо. Марки на конверте были британские, но округлый аккуратный почерк был мне незнаком. Единственным человеком в Британии, знавшим мой рабочий адрес, была Лиззи. Мы никогда не переписывались, и я понятия не имею, чем она занимается, но мы каждые два-три года обменивались рождественскими открытками с одной только подписью. Однако у Лиззи почерк вытянутый, тонкий и корявый. Сдуру я было подумала, что письмо пришло от дружка Лили, но откуда ему было знать, кто я и где работаю.

Разорвав конверт, я извлекла письмо. Несколько секунд я просто смотрела на подпись, прежде чем смогла прочесть всю страницу. Письмо было от Джонатана-Ионафана, второго с конца по старшинству среди моих оставшихся братьев. Я не слыхала ни о ком из них с той самой поры, как уехала из дома. И предположила, что написать письмо его подтолкнуло либо желание подшутить, либо смерть.

Дорогая Люси!

Никто из нас уже давно не получал от тебя никаких вестей. У нас все хорошо, и мы надеемся, у тебя тоже. Твоя старая школьная подруга Лиззи дала мне этот адрес, и я верю, что письмо до тебя дойдет. Не так давно наткнулся на нее на станции Ватерлоо. Она сама очень неплохо устроилась в «Би-би-си», какая-то большая начальница, но ты, наверное, и так это знаешь. Помнится, вы двое были очень близки.