В другой раз «банда» обнаружила на опушке леса неподалеку от лагеря осиное гнездо и полезла его исследовать… На истошный визг Славочки сбежался весь лагерь. Детей еле отбили от ос. Ревущих, неузнаваемо распухших, их обмотали мокрыми полотенцами и увезли в город. Весь лагерь переживал, пока из города не вернулся профессор и не сказал, что все, слава богу, обошлось. В те дни, когда «банда» гостила в Крутоярском лагере, каждое утро начиналось с Ларискиного воя – мать или бабушка расчесывали ей непокорные, спутанные кудри. Лариска вопила, дергалась, топала ногами и требовала, чтобы ее остригли. Но Антонине и Наталье Васильевне было жаль губить такую красоту. Тогда Лариска пошла «ва-банк»: Андрюша и Артем, явно по ее наущению, закатали ей в волосы огромный пук репьев. Закатали так, что выпутать оказалось невозможно и пришлось выстригать. Замаскировать обширные прогалины в шевелюре не удалось, и Лариску пришлось остричь почти наголо. Андрюшка и Артем стоически выдержали ругань, обрушившуюся на их головы, но Лариску не выдали.

Избавившись от последнего атрибута женственности, Лариска окончательно осатанела. Выцыганила у деда его любимую бейсболку, нацепила ее козырьком назад и повела свою «банду» на новые подвиги. Это чуть не закончилось печально.

В глубокой тайне от всех из неизвестно где добытых досок и двери от деревенского туалета с трогательным выпиленным «сердечком» дети построили плот и, проигнорировав строгий запрет подходить к реке, спустили его на воду. Разумеется, «экипаж» в полном составе был «на борту».

Сильным течением плот быстро вынесло на глубину, где он от чьего-то неосторожного движения перевернулся, и дети попадали в воду. На счастье, по берегу в это время шли Лиза и Людмила.

Лиза солдатиком сиганула с высокого берега. Ей пришлось несколько раз нырнуть, прежде чем выхватить из глубины чуть не захлебнувшегося Славочку. Остальных, перепуганных, барахтающихся по-собачьи, выловили прибежавшие на Людмилины крики студенты. Людмила и сама тогда едва не утонула. Забыв, что не умеет плавать, она тоже полезла спасать тонущих детей.

После этого случая Лиза и Людмила стали в семье Обуховичей как родные.

В университетском парке цвела сирень. Ее здесь было море. Высокие раскидистые кусты гнулись под тяжестью благоухающих соцветий самых разных оттенков – белого, розовато-лилового, густо-сиреневого.

Лиза и Людмила, переглянувшись, дружно свернули к своему любимому еще со студенческих времен огромному кусту белой сирени. Этот куст был «счастливым» и здорово выручал их во время летних сессий. Перед каждым экзаменом надо было отыскать в сиреневых гроздьях несколько «счастливых» пятилепестковых цветочков и съесть их, тогда удача на экзамене была гарантирована. Было замечено, что на этом кусте «счастливых» цветочков больше всего.

Любимый куст не подвел, было не только много пятилепестковых цветов, но и сросшиеся венчики, в которых попадалось и десять, и даже двенадцать лепестков. Некоторое время они усердно жевали пресные цветочки. Правда, сессии для них кончились, но ведь удача никогда не помешает. И вообще, стоять в тени сиреневого куста было так приятно! Теплый предвечерний воздух, насыщенный запахом сирени, даже слегка кружил голову.

– Лизочек, как здорово! – сказала Людмила. Глаза ее в зеленой тени куста еще больше позеленели. – Как бы я хотела очутиться сейчас где-нибудь на природе… В деревне, на даче или на речке… – И тихонько, почти шепотом, добавила: – И чтобы Пашечка тоже там был.

– Люда, – так же тихо сказала Лиза, – вот не понимаю я тебя. Есть уйма мужиков, с которыми ты можешь завести детей. И персидского кота тоже. Ну чего ты в Петракова вцепилась? Дважды вдовец, с Ольгой тоже непонятно что… не многовато ли? И ты туда же хочешь… до кучи?..

Она чуть было не сказала «трижды вдовец», но вовремя прикусила язык. Тут еще не все понятно.

Людмила молчала, задумчиво покачивая возле лица белую гроздь сирени. Потом серьезно сказала:

– Лизочек, ты в сто раз умней меня, но умом тут ничего не поймешь. Я его люблю. Понимаешь? Я… ЕГО… ЛЮБЛЮ… Все остальное неважно. Я понимаю, почему ты меня отговариваешь, но это все неважно. Пусть он даже на Зоечке женится, все равно. Мне лишь бы его видеть.

Зеленые глаза налились слезами. Людмила заморгала, отвернулась и выбралась из-под сиреневого куста на аллею. Лиза догнала ее и молча пошла рядом.

За массивными старинными стенами главного здания университета было прохладно и гулко. И по-вечернему малолюдно, хотя отголоски горячего сессионного дня еще ощущались. На широких подоконниках огромных окон кое-где валялись обрывки конспектов и шпаргалок, исписанные формулами, исчерченные чертежами и графиками. У дверей некоторых аудиторий стояли редкие группки студентов, то ли еще не сдавших экзамен, то ли поджидавших тех, кто еще страдает у стола экзаменатора.

Лиза и Людмила любили приходить в университет. Это была их Alma mater. Все здесь было знакомое, родное и любимое. Они провели в этих стенах пять лет, и этот кусок жизни еще казался им огромным. И уж чего только не было здесь за эти пять лет, только начни вспоминать…

Сегодня они, сразу ощутив будоражащую атмосферу сессии, испытывали еще и тайное приятное чувство безопасности – им-то экзамены уже не грозили. Даже кандидатский минимум они уже сдали. И где-то на самом донышке души была капелька ревности – их родной трудяга-университет учил уже других…

Профессора Обуховича они отыскали не на кафедре, а в его кабинете, по соседству с зоомузеем. Кабинетик был маленький, темноватый, но уютный, с древними шкафами, забитыми книгами, словарями, справочниками, определителями и старыми реферативными журналами. Большой двухтумбовый стол и удобное кожаное кресло тоже были древними, еще советских времен. В кабинете было уже сумеречно, большое окно затенялось густой листвой деревьев, поэтому на столе уютно горела зеленая настольная лампа.

Когда Лиза и Людмила просунули носы в дверь и хором сказали «здрас-сьте, Андрей Степаныч!», профессор вскинул голову и, сдвинув на нос очки, уставился на них маленькими дальнозоркими глазками, а узнав, бурно обрадовался.

– Девчоночки! – поднимаясь из-за стола и вскидывая, как всегда, обе руки вверх, загрохотал он. – Лиза, Людмила! Вот молодцы, что пришли, а то я уж собирался вам звонить, у меня к вам дело. Заходите, заходите, сейчас чай будем пить!

– Андрей Степаныч, не надо, мы ненадолго, – начала было отказываться Лиза, но профессор не слушал никаких возражений.

– Как это не надо, как это не надо?! – возмутился он. – У меня ж такой чай, вы такого не пробовали! Иван-чай, душица и… еще одна травка, вот попробуйте узнать. И мармеладки к чаю есть. Вы же прямо с работы, голодные… Людмила? Сто лет ведь не евши, правда?

Людмила смущенно засопела, но и не подумала отказаться от чая с мармеладками. Наоборот, стала помогать профессору накрывать на стол. Достала из тумбочки две чашки из «гостевого» сервиза, который всегда был у профессора наготове, и полулитровую профессорскую кружку, и вазочку с трехслойным мармеладом.