— Я хочу концертный рояль, — твердо сказал мистер Ботибол.

Продавец внимательно на него взглянул, но предпочел промолчать.

Мистер Ботибол выбрал себе рояль и покинул салон со всей возможной поспешностью. Он пошел в магазин, где продавались пластинки, и заказал альбомы с записями всех шопеновских ноктюрнов, этюдов и вальсов в исполнении Артура Рубинштейна.

— Вот уж радость вы себе доставите!

Мистер Ботибол повернулся и увидел рядом с собой плотную коротконогую девушку с на редкость заурядным лицом.

— Да, — согласился Ботибол. — Воистину огромную.

Как правило, он не вступал в беседы с особами женского пола, но эта поймала его врасплох.

— Я люблю Шопена, — сказала девушка. У нее в руке был тонкий мешок из коричневой бумаги с веревочными ручками, содержавший только что купленную пластинку. — Я люблю его больше всех остальных.

Слышать голос этой девушки было очень приятно, особенно после хохота того продавца; мистеру Ботиболу хотелось с ней поговорить, но он не знал — о чем.

— Больше всего я люблю ноктюрны, — сказала девушка. — Они просто завораживают. А вам что нравится?

— Ну… — начал мистер Ботибол.

Девушка взглянула на него и улыбнулась, стараясь помочь ему справиться со смущением. Эта улыбка все и решила. Неожиданно для себя мистер Ботибол заговорил:

— Может быть, вы могли бы… я тут думаю… в смысле, я тут подумал… — Девушка снова улыбнулась, не могла не улыбнуться. — В смысле, я был бы рад, если бы вы зашли ко мне и послушали что-нибудь из этих пластинок.

— Очень мило с вашей стороны. — Она немного помолчала, задаваясь вопросом, нужно ли соглашаться. — Вы это всерьез?

— Да, я был бы очень рад.

Она прожила в этом городе вполне достаточно, чтобы знать: старики, если они грязные старики, не имеют обыкновения приставать к таким непривлекательным девушкам. Только раз или два за всю ее жизнь к ней приставали на людях, и приставали неизменно пьяные. Но этот человек не был пьяным. Он был нервным, выглядел он своеобразно, но пьянством тут и не пахло. Да и вообще, если разобраться, это она к нему пристала, а не он к ней.

— Прекрасная мысль, — сказала она, — просто прекрасная. Когда я могу зайти?

Ох господи, подумал мистер Ботибол. Ох господи, господи, господи.

— Я могла бы прийти прямо завтра, — продолжила девушка. — Завтра я после обеда свободна.

— Да, конечно, — медленно сказал мистер Ботибол. — Конечно же. Я дам вам свою карточку. Вот она.

— Э. У. Ботибол, — прочитала девушка. — Какая забавная фамилия. А моя фамилия Дарлингтон. Мисс Л. Дарлингтон. Как поживаете, мистер Ботибол? — Она протянула руку для пожатия. — Как я предвкушаю этот визит! Когда мне прийти?

— Когда угодно, — сказал Ботибол. — Пожалуйста, приходите когда угодно.

— В три часа?

— Хорошо, в три часа.

— Прекрасно! Непременно приду.

Он смотрел, как она выходит из магазина, коренастая толстоногая коротышка, и думал: да что же я сделал? Он поражался на себя, однако не был собой недоволен. Почти сразу же он задумался, показывать ли ей концертный зал. И он забеспокоился еще больше, когда осознал, что это единственное в доме место, где есть проигрыватель.

В этот вечер он не давал концерта, а сидел в своем кресле, размышляя о мисс Дарлингтон, и как себя вести, когда она придет. Следующим утром доставили рояль, прекрасный «Бехштейн» темного красного дерева, который принесли сперва без ножек, а потом собрали на сцене концертного зала. Это был весьма импозантный инструмент, и когда мистер Ботибол открыл крышку и нажал одну из клавиш, не раздалось никакого звука. Первоначально он думал поразить мир исполнением своих первых фортепьянных сочинений — сборника этюдов — сразу, как только рояль доставят, но теперь все планы менялись. Его слишком беспокоили мисс Дарлингтон и три часа. Ко времени ланча его беспокойство настолько усилилось, что он не мог уже есть.

— Мейсон, — сказал он, — я… я жду к трем часам юную леди.

— Вы ждете что, сэр? — переспросил дворецкий.

— Юную леди, Мейсон.

— Хорошо, сэр.

— Проводите ее в гостиную.

— Да, сэр.

Ровно в три часа он услышал звон колокольчика. Секунды спустя Мейсон провел мисс Дарлингтон в гостиную. Она вошла, широко улыбаясь, а мистер Ботибол встал и пожал ей руку.

— Потрясающе! — воскликнула она. — Какой очаровательный дом! Я и не знала, что иду в гости к миллионеру.

Она пристроила свое пухлое тельце в большое кресло, а мистер Ботибол сел напротив. Он не знал, о чем говорить. Он чувствовал себя ужасно. Но говорить сразу же начала она и долго безостановочно щебетала о том и о сем. В основном о его доме, о мебели и коврах, и как это мило он сделал, что пригласил ее. В жизни ее так мало развлечений. Она работает с утра до вечера и живет в одной комнате с двумя другими девушками, и он себе просто не представляет, как это здорово, что он ее пригласил. Мало-помалу мистер Ботибол стал чувствовать себя лучше. Он сидел и слушал девушку, и она ему нравилась. Время от времени он кивал своей лысой головой, и чем больше мисс Дарлингтон говорила, тем больше она ему нравилась. Любой идиот мог понять, что за этой веселой болтливостью кроется одинокое усталое создание. Это было понятно даже мистеру Ботиболу. И чем дальше, тем понятнее. Вот тут-то и пришла ему в голову смелая, рискованная мысль.

— Мисс Дарлингтон, — сказал мистер Ботибол. — Мне бы хотелось кое-что вам показать. — Он провел ее из гостиной в свой маленький концертный зал. — Смотрите.

Мисс Дарлингтон остановилась на пороге.

— Господи, вы только посмотрите! Театр! Настоящий маленький театр! — Затем она увидела на сцене рояль и дирижерский подиум с бронзовыми перильцами. — Это же для концертов! У вас действительно бывают здесь концерты? О, мистер Ботибол, это просто потрясающе!

— Вам нравится?

— Да, конечно!

— Тогда вернемся в ту комнату, и я вам все про это расскажу. — Ее энтузиазм придал ему уверенности, и он решил идти до конца. — Вернемся в ту комнату, и я расскажу вам нечто забавное.

Когда они снова уселись в гостиной, он тут же начал ей рассказывать. Он рассказал ей все с самого начала — как однажды слушал симфонию, вообразил себя ее автором, как встал и начал дирижировать, как получил от этого огромное удовольствие, и как потом повторил этот эксперимент со сходными результатами, и как в конце концов построил себе концертный зал, где успел уже отдирижировать девятью симфониями. Однако, рассказывая, он немного сжульничал. Он сказал, что единственной причиной, побудившей его к этому, было желание максимально приблизиться к музыке. Есть единственный способ слушать музыку, сказал он ей, единственный способ заставить себя слышать каждую ноту, каждый аккорд. Ты должен делать две вещи одновременно. Ты должен вообразить себя ее сочинителем и в то же самое время вообразить себе, что публика слышит тебя впервые.