— Это они вас вызывают. Выйдите к ним одна.

— Нет, — сказала мисс Дарлингтон, — это вас. Пожалуйста.

Но он вытолкнул ее вперед, она вышла и раскланялась, а затем вернулась и сказала:

— Теперь вы. Это вас они вызывают. Вы разве не слышите, что они кричат?

Тогда мистер Ботибол уже один подошел к краю сцены, сдержанно поклонился направо, налево и в центр и вернулся как раз в тот момент, когда аплодисменты стихли.

Они тут же вернулись в гостиную. Он учащенно дышал, по лицу его стекали струйки пота. Она тоже немного задыхалась, ее щеки стали пунцоворозовыми.

— Потрясающее исполнение, мисс Дарлингтон. Примите мои поздравления.

— Но это же ваш концерт, мистер Ботибол! И какой великолепный концерт!

— Вы играли его просто изумительно, мисс Дарлингтон. Вы по-настоящему чувствуете музыку. — Он обтер лицо от пота носовым платком. — А завтра у нас мой Второй концерт.

— Завтра?

— Конечно же. Вы что, забыли, мисс Дарлингтон? У нас расписана вся будущая неделя.

— О… о да… Боюсь, я действительно это забыла.

— Но вас ничего не беспокоит? — озабоченно спросил мистер Ботибол. — После сегодняшнего исполнения я не могу и помыслить, чтобы мою музыку играл кто-нибудь другой.

— Нет, ничто меня не беспокоит, — сказала мисс Дарлингтон. — И я думаю, все будет нормально. — Она вдруг заметила стоявшие на камине часы. — Мамочки, я и не думала, что уже так поздно! Мне нужно сейчас же бежать! Иначе я утром просто не встану на работу!

— На работу? — удивился мистер Ботибол. — На работу? — Затем он медленно, неохотно заставил себя вернуться к реальности. — Да, конечно, на работу. Конечно же, вам нужно идти на работу.

— Конечно же нужно.

— А где вы работаете, мисс Дарлингтон?

— Я? Ну… — Она на секунду замялась и взглянула на мистера Ботибола. — Я учу детей в школе.

— Надеюсь, это приятная работа. И чему же вы их там учите?

— Я учу их играть на рояле.

Мистер Ботибол высоко подскочил, словно кто-то уколол его сзади булавкой; его рот широко распахнулся.

— Да нет, все в полном порядке, — улыбнулась мисс Дарлингтон. — Я всегда мечтала быть Горовицем. Как вы думаете, не могла бы я завтра быть Шнабелем?

(перевод М. Пчелинцева)

Когда я проснулся, густо шел снег.

Я знал, что идет снег, потому что в комнате было как-то по-странному светло и с улицы не доносилось ни звуков шагов, ни шелеста автомобильных покрышек, а только рычание моторов. Я вскинул глаза и увидел около окна Джорджа в его зеленом халате; он склонился над парафиновой плиткой, заваривая, видимо, кофе.

— Снег идет, — сказал я.

— Холодно, — откликнулся Джордж. — Жуткая холодрыга.

Я встал с постели и вытащил из-под двери утреннюю газету. И вправду было очень холодно, так что я быстро прошлепал назад и снова лег под одеяло, грея мгновенно простывшие пальцы в самом теплом месте — в паху.

— Писем нет? — спросил, не оборачиваясь, Джордж.

— Нет, нет никаких писем.

— Что-то старик не спешит раскошелиться.

— А может, он думает, что четыре с половиной сотни достаточно на месяц.

— Он никогда не был в Нью-Йорке. Он даже не подозревает, какая здесь дорогая жизнь.

— Вольно ж тебе было потратить все за одну неделю.

Джордж распрямился и взглянул на меня.

— Ты имеешь в виду, вольно было нам потратить.

— Верно, — согласился я. — Нам.

Я развернул газету.

Кофе уже заварился, Джордж принес кофейник и поставил его на столик между нашими кроватями.

— Человек не может жить без денег, — заметил он рассудительно. — Старику следовало бы об этом знать.

Он нырнул в свою постель, не снимая халата. Я продолжал читать. Покончив с беговой страницей и футбольной страницей, я взялся за Лайонела Панталуна, великого политического и светского колумниста. Я всегда читаю Панталуна — как и двадцать или тридцать миллионов других американцев. Он вошел у меня в привычку, он более чем привычка, он непременная часть моего утра, как три чашки кофе или бритье.

— Вот же нахалюга, — заметил я.

— Кто?

— Этот Лайонел Панталун.

— Что он там еще пишет?

— Да то же, что и всегда. Те же самые скандалы. И всегда про богатеньких. Вот послушай: «…замечен в клубе “Пингвин”… банкир Уильям С. Вумберг с очаровательной старлеткой Терезой Уильямс… три вечера подряд… миссис Вумберг слегла с головной болью… так было бы, пожалуй, с любой женой, чей муженек стал бы таскаться за такой вот мисс Уильямс…»

— Кранты этому Вумбергу, — подытожил Джордж.

— Ну и паскудство, — поморщился я. — Такая вот статейка может стать причиной развода. И как это этому Панталуну все сходит с рук?

— Конечно же сходит, они его просто боятся. Только, будь этим Вумбергом я, — сказал Джордж, — знаешь, что бы я сделал? Пошел бы и дал этому Панталуну в морду, вот что бы я сделал. Такие сволочи слов не понимают.

— Мистер Вумберг не может это сделать.

— Почему?

— Потому что он старый, — объяснил я. — Мистер Вумберг — важный и уважаемый пожилой человек. Видный банкир. Он никак не может…

И тут это случилось. Неожиданно меня осенила идея. Она пришла ко мне на середине фразы, и я умолк, давая ей затопить мой мозг, и молчал, наблюдая за ней со стороны, и едва ли не прежде, чем я понял, что же тут происходит, в моем мозгу созрел весь план, весь блестящий, восхитительный план, и я уже видел всю его прелесть.

Я повернулся и увидел, что Джордж взирает на меня в полном недоумении.

— В чем дело? — спросил он. — Что-нибудь не так?

Я сохранял спокойствие. Я вытащил руку из-под одеяла, налил себе еще кофе и только потом заговорил.

— Джордж, — сказал я, все так же сохраняя спокойствие, — у меня появилась идея. Слушай меня внимательно, потому что у меня есть идея, которая сделает нас с тобой очень богатыми. Мы ведь совсем на мели, верно?

— На мели.

— А этот Уильям С. Вумберг, как ты думаешь, он разозлится сегодня утром на этого Панталуна?

— Разозлится?! — переспросил Джордж. — Кой черт, да он просто взбесится!

— Совершенно верно. И не думаешь ли ты, что ему хотелось бы посмотреть, как этот Лайонел Панталун схлопочет хороший удар по морде?

— Еще как хотелось бы.

— А теперь скажи мне — вполне вероятно же, что мистер Вумберг будет готов заплатить некоторую сумму денег, если кто-нибудь возьмется чисто и без особого шума провести эту мордорасшибательную операцию?