– Как вы себя чувствуете?

Он поцеловал ее в щеку и внезапно заметил следы слез на дряблой сероватой коже. Это его потрясло. Он не помнил, чтобы бабушка когда-либо показывала свою слабость. Она всегда была гордой испанкой аристократического рода и считала женскую слабость несовместимой со своим положением. Что же такое произошло, что сломило его надменную бабушку?

– Могло бы быть и лучше. – Голос доньи Аделины звучал хрипло, с артистическим надрывом. – Но, в принципе, мое здоровье ничего не значит. У нас проблема посерьезнее – ты в курсе, что Пабло Медина вчера арестован?

Риккардо не следил за делами своих родственников, особенно тех, кто был ему неприятен, поэтому лишь отрицательно качнул головой.

– У него большие проблемы. Диего сказал, что Медина растратил деньги вкладчиков и намеревался бежать вместе со своей последней любовницей и ее ублюдками в Каракас, в южную Америку. Их задержали карабинеры в аэропорту.

Риккардо был наслышан о двойной жизни любвеобильного дядьки. Но то, что тот оказался вором, оказалось неприятной новостью.

– Я знал, что он не пропустит ни одной юбки, но не ожидал, что он опустится так низко. Красть деньги вкладчиков – это позор! – Риккардо был шокирован услышанным.

– Видимо, аппетиты у его любовниц и их ублюдков все росли, вот ему и пришлось пойти на растрату. Он обобрал не только Долорес и Мариту, он и от фирмы ничего не оставил. Там одни долги.

Риккардо решил взять быка за рога.

– И вы желаете знать, можно ли еще что-то сделать для тети?

– Ты правильно меня понимаешь, мой мальчик. – Донья Аделина с облегчением откинулась на подушки и вздохнула. – Ты моя единственная надежда. Твой отец заниматься делами семьи не хочет совершенно.

– Можно ли его за это винить? После того, как его собственные родственники воткнули ему нож в спину?

Донья Аделина снова села на кровати и вперила во внука пронзительный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что моя мать и не думала ему изменять. Значит, кто-то ее попросту подставил. И я уверен, вы знаете, кто это.

– Ты виделся с матерью? – донья Аделина возмущенно всплеснула руками.

– Конечно.

– Но как ты посмел? – вопль возмущенной доньи Аделины отдался гулким эхом в просторных покоях. – Я тебе специально позвонила и предупредила, чтобы ты этого не делал! Сколько раз тебе говорили, что она…

– Она прекрасный и достойный всяческого доверия человек! – Риккардо не пожелал слушать вздорные обвинения бабушки. – В отличие от членов нашей семьи. И прошу запомнить, что я уже не тот беспомощный мальчик, который был вынужден выполнять все ваши распоряжения. Я вырос, если вы этого еще не заметили!

Голос Риккардо звучал так резко, что донья Аделина запнулась.

– Но почему ты веришь ей, а не отцу?

– Отец мне о разводе никогда и ничего не говорил. – Риккардо не стал уточнять, что отец вообще ничего не говорил о прошлом. – Точно так же как и о матери. Ничего. Ни хорошего, ни плохого. Все, что я о ней знаю, я знаю от вас. И теперь, когда я составил свое собственное мнение, оно коренным образом отличается от того, что говорили мне вы. Я понимаю, предвзятость и все такое, но не до такой же степени. Это в высшей степени несправедливо.

Риккардо ожидал вспышки негодования, но его не последовало. Наоборот, донья Аделина сникла и горестно вздохнула, признавая справедливость обвинения.

– Я прошу тебя, давай не будем ворошить прошлое. Все равно уже ничего не поправить. – Ее голос звучал уже не агрессивно, а жалобно.

– Конечно, двадцать лет жизни без матери мне никто не вернет. Но честное имя можно обелить чистосердечным признанием.

– Риккардо, ты не на суде, не надо этой выспренности. К тому же мы с тобой встретились не для этого.

– Вы – возможно, но не я. Я считаю, что тот, кто виноват, должен сказать об этом прямо. Я откровенно говорю, что хочу реабилитировать честное имя своей матери.

– Конечно, я понимаю. Ты стал мужчиной и тебе неприятно, что твою мать называют прелюбодейкой. – Риккардо поморщился. – Это никому не понравится. Но пойми, честь нашей семьи требует молчания. В нашем роду и не такие тайны уходили в могилу вместе с их обладателями. Если ты начнешь выяснения, то о нашей семье начнут чесать языки все, кому не лень. Люди завистливы, знаешь ли. И многим доставит удовольствие сказать – эти Сантос мнят о себе черт знает что, когда на самом деле…

Риккардо повел рукой, будто отметая докучные разговоры.

– Это все пустая демагогия, и вы это знаете не хуже меня. Если мы в своем кругу выясним все, как есть, никто об этом не узнает. Вы просто пытаетесь кого-то выгородить. И я узнаю, кого.

– Подумай сам, как воспримет такую весть твой отец? Он и без того озлоблен и пылает жаждой мести. – Донья Аделина попыталась нащупать слабое звено в позиции внука.

– Вот именно! – Риккардо неожиданно согласился, и донья Аделина насторожилась в ожидании подвоха. И не ошиблась. – Отец до сих пор считает, что мать недостаточно наказана. И я считаю, что эту его жажду мести надо направить в верном направлении.

Донья Аделина в ужасе уставилась на внука. Этот решительный и упорный Риккардо был ей незнаком. Прежде он всегда уступал ей в спорах. Может быть, просто не хотел зря волновать? Она почувствовала, что ей всерьез становится плохо. Она побледнела и слабым голосом попросила позвать донью Лусию. Риккардо опомнился.

– Извините, бабушка, я забылся. Я пойду и выясню, что можно сделать для тетушки Долорес. А вы поправляйтесь.

Он вышел, позвав донью Лусию. Та горделиво зашла в спальню и подала донье Аделине сердечное лекарство.

– Вы слишком близко принимаете к сердцу дела своих детей. Они все взрослые люди и отвечают за свои поступки сами.

Донья Аделина почувствовала досаду. Зря она в приступе слабости пригласила донью Лусию погостить. Та узнала слишком много. Ей бы следопытом в полиции служить, уж слишком проницательна. Да и слушать то, что ее не касается, мастерица.

Она выпила лекарство и поднялась с постели. Несмотря на уговоры доньи Лусии полежать, спустилась вниз и занялась хозяйством. Денег было достаточно, чтобы нанять управляющего, но донья Аделина никогда не позволяла мужу отдать дела в руки управляющего. Так она чувствовала себя незаменимой хозяйкой огромного поместья и ничего не хотела менять.

Особенно льстило ее самолюбию, когда прислуга обращалась за распоряжениями к ней, хотя дон Ансельмо сидел рядом. Впрочем, он на такие мелочи не обращал внимания. Управление семейным бизнесом занимало куда больше времени и сил, да и ответственность была несопоставимой. Для него управление палаццо было женским капризом, не более. Муж никогда не признавал ее заслуг, ему казалось, что все делается само собой. Так же поступал и сын. Но донья Аделина не роптала. Таковы все мужчины, разве не так? Они видят плоды только своего труда.