– Ты сама знаешь, как для тебя лучше, Роуз, и я тебе доверяю. И ты должна себе доверять.

– Спасибо, папа, – отозвалась я, и разговор перешел на более безопасные темы: приближающуюся грозу и дождь, который, наверное, зарядит на весь день.

Отец стоит и ждет ответа, пристально ища моего взгляда.

– Да, папа, колыбель, – выдыхаю я и наконец признаюсь – выпускаю на волю слова, что еще не срывались с моих уст. – Я беременна.

Папа – первый, кому я рассказала.

– Милая… – говорит он и умолкает.

– Я пытаюсь смириться…

Пот стекает по лбу отца, и он вытирает капли тыльной стороной ладони.

– Роуз, ты хочешь его оставить?

Глаза наливаются слезами.

– Папа…

Он напоминает мне, что у меня есть выбор, что я еще могу изменить решение. И мне это нравится. И он совершенно не колеблется.

В эти мгновения, что тянутся между вопросом папы и моим ответом, я вспоминаю, как надеялась, сомневалась, опять надеялась и еще больше сомневалась, ходя по кругу с тех самых пор, когда сделала первый тест на беременность, а потом второй и третий. Как я продолжаю надеяться, что мы с мужем нашли способ вернуть любовь, и этот способ – ребенок.

– Да, хочу его оставить, – говорю я отцу. – Я рожу ребенка. Так ты сделаешь мне колыбель, пап?

– Конечно, я сделаю колыбель. – Папа откладывает смятую наждачную бумагу, снимает перчатки, бросает на незаконченную столешницу и протягивает руки ко мне. – Я сделаю тебе самую красивую колыбель, какой в жизни не делал!

* * *

В тот вечер, по дороге со станции после возвращения в город, я решаюсь: расскажу Люку то, что совсем недавно поведала отцу.

– Люк, – запыхавшись зову я, едва перешагиваю порог квартиры. Муж на кухне, кипятит воду для пасты. – Нам нужно поговорить.

Он оборачивается, видит, что мне не хватает воздуха, и удивленно смотрит на меня, будто не знает, что думать – о чем я собираюсь с ним разговаривать, к добру это или к худу.

– Я сегодня виделась с папой, – продолжаю я.

С деревянной ложки в руке Люка капает вода.

– Неужели?

Я киваю.

– Он сказал, что хочет сделать для нас колыбель.

Лицо моего мужа светлеет. Улыбка и глаза сияют так ярко, что я мимолетно думаю про себя, мысль мелькает очень быстро как вспышка: «Может, оно того стоило, может, теперь все пойдет на лад, может, однажды я вспомню этот миг и скажу: решение родить ребенка было самым правильным за всю мою жизнь».

ГЛАВА 15

25 сентября 2007 года

Роуз, жизнь 5

В ресторане людно; повсюду посетители, они устремляются на улицу в стеклянные двери, выходящие на тротуар. День, что вскоре сменится вечером, идеален – это один из тех дней, когда лето почти закончилось, но и осень еще не наступила. Тепло, но не жарко, дует легкий бриз, но не ветрено, воздух свеж, но не холоден. Роскошно. В такую погоду хочется окунуться с головой, она расслабляет все мускулы, ласкает кожу. Ослабляет бдительность.

Моя почти ослабла. Куда же меня это заведет?

Я проталкиваюсь сквозь счастливую толпу. Повсюду смех, заигрывания, бокалы в чьих-то руках, так и летают слова флирта – от женщин к мужчинам, от мужчин к женщинам, от женщин к женщинам и так далее. Эти реплики просачиваются в меня, пока я пробираюсь к бару и наконец пропитываюсь ими насквозь, чужая похоть заполняет клетки моего тела, немного сбивая с курса и, может быть, немного сводя с ума.

Длинная широкая стойка из мрамора сияет. Бар переполнен, свободно лишь одно место рядом с мужчиной без пары. Он держит перед собой журнал, свернутый так, чтобы занимать меньше места, – открыта только одна страница.

Пальцы его обхватывают приземистый бокал, наполненный чем-то золотистым. Бурбон? Ржаной виски?

Он читает, склонив голову, между воротником и линией волос виднеется полоска светлой кожи.

Я направляюсь к нему. Свободное место предназначено мне.

Без единого слова забираюсь на стул, улыбкой сообщая, что рада оказаться здесь, рада занять это место. Затем убираю сумку под выступ мраморной стойки, скрещиваю ноги, бедро на бедро, и подол зеленого платья без рукавов задирается, обнажая колени. Тело развернуто в сторону мужчины.

Этот мужчина не Люк, не мой муж.

Его зовут Томас.

В глубине души я гадаю: не сон ли все это, не галлюцинация ли? Томас поднимает голову, встречается со мной взглядом и улыбается.

Нет. Не галлюцинация.

В груди в ответ что-то содрогается, будто меня сильно ударили чем-то острым. Я в замешательстве….

– Ты пришла, – тихим и ровным голосом произносит он среди громких разговоров и смеха.

Мне приходится склониться ближе, чтобы слышать его. Так специально задумано?

– Я говорила, что приду.

– Знаю, но…

– Но?

– Ты могла и передумать.

– Нет. Я и не сомневалась. С самого начала собиралась прийти.

Он улыбается шире.

– И я.

Мы оба улыбаемся, будто старшеклассники, которые всегда встречаются мне по пути, когда я спускаюсь в метро после занятий.

Пары обжимаются у грязных стен, посреди платформы, голодные рты сосут, вылизывают друг друга, безудержно целуясь. Меня всегда радуют их дикие проявления любви, все эти желания. Я ими почти горжусь. С ностальгией вспоминаю ту жажду, что владела нами с Люком в самом начале, но вскоре пропала на фоне взрослой жизни и рабочих забот. Нужно было думать о квартире, решать, кто будет поливать цветы, а кто – выносить мусор. А потом начались вопросы, кто будет рожать ребенка и появится ли он вообще.

– Рада видеть тебя снова, – говорю я, и до меня начинает доходить, что мы делаем.

В каждом моем слове, в каждом жесте чувствуется дрожь возбуждения от близости Томаса. В трепете моих ресниц, в однозначно кокетливом тоне. Я представляю, как наклоняюсь к нему, наклоняюсь ближе и прижимаюсь губами к губам Томаса прямо здесь, в баре, на виду у всего ресторана.

Воображает ли он ту же картину?

Ко мне подходит бармен.

– Что вам предложить?

– У вас есть вино «Сансер»?

– Да, – отвечает он.

– Тогда налейте бокал, пожалуйста.

Я не испытываю ни малейших колебаний.

А ведь должна. Теоретически мне следует ужаснуться своему спокойствию перед лицом грядущей катастрофы. Но сегодня я беспечна, рада всем катастрофам и бедствиям, далеким и близким, причем некоторые так близко, что смотрят на меня карими с прозеленью глазами, в которых больше зелени, чем янтаря. Смотрят с расстояния вытянутой руки – моей руки.