до скамейки тянулся вечность. Хотя Андрей Афанасьевич решительно не считал себя «дрожащей тварью», руки его дрожали. Руки его еще и потели, так что коробка долго не хотела открываться. Потом долго не хотели надеваться какие-то уродливые кроссовки. Борсетка была поставлена на колени, но там она мешала наклоняться. Затем она и вовсе рухнула на пол. Андрей Афанасьевич чертыхнулся и со злостью шарахнул свою собственность рядом об скамейку. После долгих мучений кроссовки заняли свое место на ногах вставшего на путь воровства гражданина Мизулькина. На этом скользком пути ему предстояло преодолеть всего 6 метров 45 сантиметров. Ноги были ватные, еле передвигались. Чугунными гирями висели на этих ногах краденные кроссовки. Волны страха накатывали одна за одной, и чем ближе был выход, тем больше были волны. Он не мог смотреть в глаза людям, боясь, что его собственные выдадут в нем вора. Вдруг раздался резкий звонок, лампочка на воротах загорелась, и охранник шагнул вперед. Мизулькин превратился в столб и не смог даже подумать: «Все, попал!» – потому что мозг тоже замер. Охранник подошел к рыжей женщине и попросил открыть пакет. Мозг Мизулькина оттаял, дал команду «полный назад». По дороге Мизулькин вспомнил о серых пластиковых кругляшках на кроссовках, из за которых они так трудно надевались.

24

Костян не верил своим глазам: лох нацепил кроссовки и пытался в них слинять из магазина! Лох решил стать вором! «Кто ты такой?! Кто!» – презрительно думал вор со стажем про жалкого любителя. «Ты думаешь это так легко – взял и пошел? А тренировки? А опыт? Где они у тебя?» – продолжал мысленно читать нотации Таракан. «Где честный, прямой взгляд? Где легкая, свободная походка? Где, наконец, полет души?» Жалкая фигура всем своим видом показывала, что ничего из перечисленного у нее не было: ни полета, ни походки, ни взгляда, ни опыта. Только уродливые кроссовки. «Ёшкин кот!» – вдруг вздрогнул Костян. Это шоу невиданной глупости так заворожило его, что он даже не сразу заметил отсутствие заветной борсетки у этого идиота. Лавируя и толкаясь, он ринулся к примерочной скамейке, пытаясь опередить лоха. Борсетки не было. Таракан был раздавлен. Лысая фортуна села на него своим мраморным древнеримским задом и не заметила. Он вспомнил историю Кольки-декабриста. Однажды Колька на вокзале сработал у одного доцента чемодан. Чемодан был тяжеленный. На пустыре за депо Колька проверил содержимое. А там тыщи и тыщи рублев. Чемодан был до краев забит родными советскими купюрами. От счастья Колька ушел в запой. Когда вышел, оказалось, что в стране прошла денежная реформа. Кто не успел поменять деньги, тот не успел. Все сбережения сгорели. Он поскандалил в банке и его избили менты. Тогда он пошел в сарай и повесился. А веревка оказалась гнилая, он остался жив, только со шрамом на шее. Он попробовал еще раз, но на этот раз рухнула балка под крышей. Заработал второй шрам. Потом ему чуть голову соседи не проломили, когда узнали, что он крышу сломал. Тут Колька с ума и сошел. Вот такую историю рассказывали у Таракана в бараке.

Со злости Таракан снес стопку обувных коробок. Тут же испугался и начал их собирать. Под скамейкой валялась борсетка. Он угрюмо выудил ее и пошел прочь. Без всякого чувства удовлетворения и победы.

24,5

Мизулькин вернулся к примерочной скамейке с видом Раскольникова, у которого старуха-процентщица отняла топор, затем набила морду и спустила с лестницы. Среди кем-то раскиданных коробок стояли его старые, корявые, скособоченные, вонючие, задрипанные туфли. Никто их не тронул. Никому они не нужны. Он брезгливо отвел от их взгляд и основательно рассмотрел кроссовки на ногах. «Что ж, не можешь украсть, придется купить», – он потянулся за борсеткой… Тю-тю. Тянуться было не за чем. Мощный симфонический оркестр громко заиграл тему горя и несправедливости в душе Андрея Афанасьевича, как в старых советских фильмах. Под эту музыку бушевало гневное море, вздымались огромные волны, они бросали из стороны в сторону утлый челн, в котором сидел маленький Андрей Афанасьевич. Через полторы минуты буря в душе улеглась, музыка затихла. «Нет денег, нет проблем», – пыталась подбодрить себя жертва воровства,– теперь не надо ничего выбирать, мучиться. Но эти жалкие доводы казались неубедительными. Вдруг Мизулькин встал, начал нервно рыться в коробках. Затем, найдя нужную коробку , зло ухмыльнулся, извлек из нее старые кеды, которые соблазнили его на воровство, не спеша надел их и медленно, уверенно вышел из магазина. Злая ухмылка так и не сошла с его лица.

Глава2

1

Уже 6 минут как Феликс Эдмундович пытался переложить проблемы со своей больной головы на чью-нибудь здоровую. С головы секретарши проблемы сваливались, как кубики с мячика. Она только хлопала глазами и теребила пуговицу на груди, рассчитывая умиротворить сердитого шефа видом своего декольте, и тут же сомневаясь в этом маневре. Феликс Эдмундович нетерпеливо названивал своему заму по общим вопросам, но тот нагло не откликался. Не дождавшись ни кофе, ни ответа, директор решил похмелиться. Не тут– то было. По очереди, во всех кафе ему было вежливо сказано, что алкоголя не держат – предписание начальства. На входе ресторана « В мире животных» висела жизнерадостная вывеска: «Открытие через неделю!»

Мутило. Блики солнца играли на стальных перилах и стеклянных витринах. Весело щебетали продавщицы. Cуетливо мелькали пестрые пакеты с покупателями. Карапузы в нарядных костюмчиках сосредоточенно переставляли лапки под надзором важных мамаш. Красотки в шубах призывно улыбались и игриво выставляли голые коленки на рекламных плакатах. В воздухе стоял возбужденный галдеж. С болью и отвращением шел Феликс Эдмундович сквозь этот муравейник, который он сам и создал. Он осторожно нес свою измученную голову к супермаркету со спасительными крепкими напитками.

Тем временем зам по общим вопросам безмятежно стоял у окна в живописной позе Геркулеса, отдыхающего после подвигов. Легкий ветерок шевелил его поредевшие волосы и трусы в клеточку. Ничто не могло нарушить этот покой, тем более звонки от начальства. Телефон «Воторолла» благополучно улетел вместе со штанами во время операции по спасению охранника. Менеджер Анна еще не принесла их, и Антон Петрович еще не вспомнил, что у него есть телефон, и еще не узнал, что телефон разбит вдребезги. Вдруг что-то зашипело, запищало, задребезжало. Какой-то шершавый, неразборчивый голос начал занудно повторять:

– Это пост номер … пост …мер … мь. Это …ост номер …семь. Прием, …йом. Прием. …троныч, ты хде? Патроныч, Патро… ты хде? Прием. У нас, …дь, ЧеПэ. Прием. Пррием!

Патроныч вспомнил о рации и с раздражением потащился в ее сторону. Из рации продолжал