себе брезгливость перед антисанитарными условиями. Он сидел на унитазе и с тоской думал левым полушарием о своей горькой доле: «Вот и все, что тебе уготовано судьбой, Горюхин – грязный сортир. Не будет в твоей жизни ни алмазов, ни миллионов в лотерею. Удача, если до сортира вовремя добежишь. Вот твое бинго». А в правом полушарии повторялась строчка из песни Льва Лещенко «…полная надежд людских дорогаааа», как будто пластинка заела. Ненадолго от мрачных мыслей его отвлек какой-то идиот, который искал в этом сугубо мужском сортире какую-то Курицыну. «Как нелепа жизнь!»– вздохнул неудавшийся миллионер.

Но сейчас Василий Горюхин чувствовал себя другим человеком. Веселым и отчаянным, как Степан Разин или как Сергей Есенин. Коньяк кипел в его груди. «Кипелов» пел: «Все впереди!» Побоище в бакалейном отделе Муравейника воодушевило его и вдохновило его. Он бежал и на лету сочинял бессмертные строки, которые все объяснят его невесте, а потом останутся в памяти потомков.

«Меня в тюрьму посадят,

Но ты меня не жди,

Когда дожди зарЯдят,

Когда умрут вожди.

Когда метель и вьюга,

Получка, Новый Год

Не жди меня, подруга.

Я зек и обормот!»

Он торопился. Надо было успеть, пока не испарились пары «Багратиона». Как только горючее кончится, он смалодушничает и не сможет объясниться с невестой. «Нам надо расстаться. Кто я такой? Без пяти минут зек. Я не хочу портить тебе жизнь. Ты найдешь другого, более достойного!» И тут он зачитает свои стихи.

Мысль, что тюрьма спасет его, пришла ему в голову во время шестого глотка коньяка и первого куска колбасы. Он аж остановился и перестал жевать. Его посадят, и не нужны будут колечки с алмазами, стол с шампанским, не будет позора, когда вскроется, что у него нет денег. Не будет невесты, перед которой придется сгореть от стыда. Ничего не будет. Катастрофа погребала под собой все проблемы. Его охватил такой мрачный восторг, что он перестал прятать коньяк и колбасу. Картины из жизни на зоне не появлялись ни в правом, ни в левом полушарии мозга Василия Горюхина. Он видел себя сразу выходящим за ворота исправительного заведения. Суровое обветренное лицо, трехдневная щетина, поднятый воротник и чувство свободы. Вот таким скупым контурным рисунком рисовалось ему будущее.

Игривое настроение не оставляло будущего зека во время бега. Он стучал прохожих по левому плечу и огибал их справа, когда они поворачивались. А следующих стучал справа, а огибал слева. Он остановил свой бег только два раза. Первый раз, когда спрашивал, где найти салон свадебных платьев, второй – когда увидел детский тир, где надо было попасть мячиком в игрушку. Великовозрастный детина, дыша перегаром, взял снаряды у какого-то сопливого индейца в очках и, не обращая внимания на его рев, выбил первым же ударом зайца с верхней полки. – Давай сюда трофей! Испуганный менеджер дал ему вместо зайца картонную маску, но тоже зайца. Следующий мяч Горюхин запустил в картонный силуэт Микки Рурка в кожаной куртке, стоявший рядом со входом в магазин верхней одежды. Издав победный вопль и потрясая кулаком, словно он только что завоевал медаль на олимпийских играх, Горюхин двинулся дальше.

Дальнейший путь он проделал в маске зайца, чем сильно запомнился всем встречным.

К этому моменту невеста примерила 7 платьев, причем одно с болеро. Два раза она примеривала платья №5 и №1. В четвертое платье она наряжалась четыре раза. Оно было отвешено в сторону, как главный претендент на украшение ее тела. Невеста в третий раз разглядывала платье №2, когда услышала шум и пьяный голос, зовущий ее по имени. Затем раздались возмущенные женские визги и вопли, которые волной шли по кабинкам. Пьяный голос три раза произнес: «Пардон, мадам! Мое поведение не достойно офицера». Невеста переглянулась с подругой, вспыхнула, но из кабинки не вышла. Шум и пьяный голос приближался. Невеста перестала разглаживать подол платья и замерла. Как ни готова она была ко вторжению, но заячья морда потрясла ее так же как и других. Может даже больше. Она завизжала.

– Люда, это я! – хотел сказать Горюхин, но не успел.

– Пошел вон отсюда! Пьянь! Чье это!? – дородная невеста из первой кабинки успела оправиться от потрясения. Белой глыбой она выплыла в коридор, готовая протаранить незваного гостя, как айсберг пароход «Титаник». С боку к ней была прицеплена какая-то тетя, которая пыталась застегнуть молнию на ее корсете.

– Тут, понимаешь, платья не налезают, так еще и грызуны какие-то шастают! Щас я уши-то пообрываю! – и невеста потянула к Горюхину свои крепкие пухлые руки по локоть в белом атласе. – Но-но, гражданка, только без рук, – увернулся от захвата будущий зек.

Из кабинок выплыли еще две невесты, и во взгляде их не было нежности. Женщина-айсберг наступала, пытаясь вытеснить пришельца из примерочных.

– Вот что, курицы, – распетушился жених-расстрига, – а ну ка, освободите помещение, мне поговорить надо. Ну, быстрей, а то перья повыщи…

Не успел он докончить угрозу, как кулак большой невесты все же дотянулся до его заячьей головы. Недооценил Горюхин куриц. Головокружение от успехов случилось у него после победы над охраной универсама. Вторая курица изподтишка пихнула его в бок, третья вцепилась в куртку.

– Ну, все! Вы разбудили во мне зверя! Маньяка серийного во мне разбудили вы! Сейчас я устрою кровавые жертвы! Сейчас прольется чья-то кровь литрами! – все это победитель охранников кричал уже лежа на полу, брыкаясь и уворачиваясь от каблуков.

Вдруг в его руке оказался кусок какой-то нежной прозрачной ткани. Раздался нечеловеческий вопль одной из невест. У Горюхина все похолодело внутри. Страх за свою никчемную жизнь охватил его. Никогда еще он не был так близок к смерти.

Разъяренные фурии наносили разбуженному маньяку физические и душевные травмы до самого выхода из салона. Затем они вернулись к своим зеркалам, поправляя платья. Люды с подругой к этому моменту в кабинке уже не было.

На него снова никто не обращал внимания. Маску он выкинул, коньяк выветрился сам, оставив на память тупую головную боль. Остальное тело болело от ушибов. Горюхин пытался обдумать свое новое положение, но ничего не получалось. Официального предложения невесте расстаться он так и не сделал, в тюрьму не сел – положение более чем неопределенное. Как жить дальше – неизвестно.

3

Она все равно в кино хотела сходить. «Ну а чо? Чо, из за этова маньяка и в кино нельзя сходить? Все равно он не мой, а Лизкин. Если не в кино, то чо делать-то?» Вика смотрела на Леонардо ДиКаприо, а Леонардо ДиКаприо неотрывно