— Вот так учишь, учишь этих бездарей, всю душу в них вкладываешь, а они, как были балбесами, так ими и остаются! — не унималась тетка. — Что ты с ней сделать пыталась? — обернулась она к Василисе.

— Над огнем держала, думала, что вдруг там какими-нибудь невидимыми чернилами слова написаны, — буркнула Василиса.

— Ты бы ее еще кислотой полила! — отрезала Александра Сергеевна. — Зла не хватает!

— Хотя, — остыв, признала тетка четверть часа спустя, — идея твоя была не лишена смысла. Думаю, вытворить что-то подобное автор вставки вполне мог. Но это не повод, — она опять строго глянула на племянницу, — кидаться старинными книгами.

Через полчаса в кабинете наступила идиллия. Александра Сергеевна, сидя в кресле и держа мундштук на отлете, аккуратно свободной рукой переворачивала страницы книги, таящей секреты. Василиса примостилась на подлокотнике кресла и внимательно вместе с теткой всматривалась в старинные листы.

— Где-то должно быть слово, которое мы не заметили. Помнишь? То, что не на латыни? — говорила Александра Сергеевна, щурясь и поглядывая в книгу сквозь сигаретный дым.

Но сколько ни листали они страницы, сколько не всматривались, ничего нового не находили.

— А знаешь, Василиса, пожилые дамы могли ведь и ошибаться. Столько лет прошло…

— Но Мура так уверенно про это говорила, — возразила Василиса. — И помнила, что слово не латинское.

— Знаешь, мой муж тоже много чего с уверенностью говорил. Но это ровным счетом ничего не означало, — рассмеялась Александра Сергеевна.

— Вы когда-нибудь мне про него расскажете? И про себя? И про жизнь Вашу? — торопливо, пока у тетки не изменилось настроение, спросила Василиса.

— Валентин Давыдович, муж мой, был довольно интересным экземпляром, — неожиданно легко начала тетка, обладающая изменчивым настроением. — Весельчак, балагур, любимец женщин, к тому же серьезный знаток книг, эрудит, коллекционер. Он вообще любил жизнь во всех ее проявлениях. Стремился познать, постичь и испробовать все. Занимался опасными видами спорта, собирал редкие, кулинарные рецепты, готовил по ним разнообразные блюда, преподавал в университете, каждый год изучал по одному языку (у него была своя, одному ему подходящая метода), бесконечно путешествовал, писал книги, дружил с очень интересными людьми, увлекался подводным плаваньем. Даром, что без ног был.

— Ох, — не удержалась Василиса.

— Не ох. Просто так сложилось. Мальчишкой был, ноги оторвало.

— На войне?

— Нет. Не на ней, но во время. Его семья в эвакуации была. Конечно, бесконечно во дворе играли с мальчишками в войну, какие-то самодельные бомбы делали. Одна и рванула.

Василиса опять охнула.

— Ой, не пыхти и не охай. Так уж получилось, — отозвалась Александра Сергеевна и вздохнула, — детские игры. Как будто было мало большой войны.

Тетка помолчала и продолжила: «С другой стороны, они далеко от фронта находились, а героями хотелось быть всем. Но, как бы то ни было, эта детская выходка не помешала ему стать полноценным человеком. Это, пожалуй, был самый живой и самый жизнелюбивый человек из всех, кого я знала. Видимо, такая страшная прививка в детстве ставит голову на правильное место на всю жизнь. Не всем, понятно, но ему точно. К моменту нашего знакомства он был уже вполне состоявшейся личностью. Встретились мы с ним в 55-м. Я настолько была поражена и ослеплена им, этим ярким, веселым, красивым мужчиной, что не сразу и поняла, что он без ног. Он был самым молодым преподавателем. Преподавал старославянский язык. Девушки с него глаз не спускали. Юноши его, почти их ровесника, слушали с открытыми ртами, беспрекословно выполняя любые приказания. Более того, ему каким-то непостижимым образом удавалось и с пожилыми преподавателями не портить отношения. Известно ведь, что маститые профессора, а уж тем более, серьезные ученые дамы не прощают молодым везучести, удачливости и легкости в постижении наук.

Так вот, в 55-м году я поступила в университет. Летала, как на крыльях, потому что поступила легко, без протекций и репетиторов. Сама своему счастью не верила. И все мне казалось чудным и прекрасным. Никак не могла перестать радоваться. Я жива, нянюшка со мной, войны нет, голода нет, школу окончила с отличием, еще и поступила в университет, о котором мечтала. Все было, как в сказке.

Василиса, улыбаясь, смотрела на тетку: «Какая она красавица! Какой легкой, какой счастливой стала, когда отбросила ненужную наносную строгость и обидное ехидство! Наверное, у такой от поклонников отбоя не было».

— Поклонники стаями вокруг меня кружили, — словно прочитав мысли племянницы, продолжила Александра Сергеевна. — Мне нравилось все! А тут и вовсе жизнь перевернулась: первая лекция в университете, и ОН! Влюбилась сразу, не дожидаясь окончания пары. И после звонка все уважаемому преподавателю и выложила. Он хмыкнул, отъехал на стуле (оказалось, что и не стул это был вовсе, а кресло-каталка), указал на ноги, точнее, на их отсутствие, и спросил: «А с этим как?»

Я и всегда-то бойкая была, — в детдоме иначе не выжить, — а тут еще и любовью ошарашена. Ну я и выпалила сразу: «А это меня не волнует, и Вы не волнуйтесь. Прорвемся!» Он расхохотался, да так заливисто и заразительно, что я тоже рассмеялась. Наверное, это нас и соединило — смех в любых ситуациях и при любых сложностях. Он потом всю жизнь меня смешил. Но это после. А тогда, отсмеявшись, сказал мне: «Я подумаю над Вашими словами, барышня. Поговорим ближе к концу Вашего обучения».

И знаешь, меня так пленило это «барышня»! Тогда ведь никто так не говорил. А это слово так мило отдавало уютной, старомодной учтивостью, что я сразу ему поверила. И что это не просто фигура речи, а я для него именно барышня. И что он не забудет меня и действительно дождется окончания моей учебы. Наивно это было, конечно. Но именно так все и сложилось. Обычно ведь так чудеса и случаются, когда в них наивно, но нерушимо веришь.

Еще до окончания моей учебы мы стали друзьями. Общие взгляды и интересы. Точнее, он свои взгляды и интересы легко делал моими. А я легко заражалась любой его идеей. Они мне нравились. Все.

Он очень меня поддерживал, когда сестра отвернулась. Не утешал меня, нет. Он просто и ясно объяснил, почему она так поступила. А потом натурально за шиворот вытащил из депрессии, которая меня поглотила и в которой я почти растворилась. Увлек букинистикой, подводным плаваньем, живописью, музеями, ввел в свой круг. А там кого только не было! И артисты, и ученые, и просто интересные и умнейшие люди. И все это, заметь, не переступая известной черты. Друзья, и ни фунтом больше. Слово свое сдержал — предложение сделал на последнем курсе.