– Можешь меня набрать, как только что-нибудь выяснишь?

– Разумеется. – Я вспоминаю, что хотела задать ей вопрос.

– А ты заказывала для нее физраствор? – У меня пока не было времени проверить это на своем компьютере.

– Да, стандартный солевой раствор на семьдесят пять.

– Отлично. Я напишу тебе на пейджер, когда узнаю, что к чему. – Я завершаю звонок, и мне навстречу в коридор из палаты выходят Питер и студент. Я полностью пропустила разговор Питера с Шейлой.

Он оборачивается и озаряет меня своей знаменитой неотразимо дружелюбной улыбкой. – Увидимся, – громко говорит он, театрально взмахнув на прощанье рукой.

– Что?! – говорю я, подыгрывая его, как мне показалось, шутке. Это ведь точно была шутка – как он мог уйти, не введя меня в курс дела? Мой проклятый телефон снова звонит, так что я не могу быстрым шагом его догнать, чтобы уточнить.

– У нас на сегодня на рентген с контрастом записана Кандас Мур. Хотя не совсем понятно, в чем именно у нее проблема…

Это из отделения интервенционной радиологии, и мне нечего им сказать, кроме того, что, по словам пациентки, ее катетер не работает. «Эммм».

– Потому что к нам только что поступили два неотложных пациента, так что нам придется сместить ее на пару часов, ладно? Мы позвоним, когда будем готовы ее принять, – но это будет не скоро. – Он вешает трубку.

Мне безоговорочно следует пойти и поговорить с Шейлой, однако прежде я бросаю взгляд на свои записи. Так, Дороти пора принимать лекарства, а мне нужно выяснить, не улучшилось ли состояние мистера Хэмптона. Мне также следует дать ему знать про звонок сына, а также сказать, что мы не начнем давать ему ритуксан раньше трех. Теперь еще мне нужно сказать Кандас, что ее поход в интервенционную радиологию откладывается, и надеяться, что она нормально это воспримет.

Итак, нужно расставить приоритеты. Проблема с Дороти в том, что она непременно захочет поболтать, и хотя я обычно не прочь, прямо сейчас у меня попросту нет на это времени. Я достаю таблетки и настраиваюсь на быстрое отступление, однако тут же понимаю, что все это было ни к чему. Она снова разговаривает по телефону с дочерью (а может, она продолжает разговор еще с того раза?), обсуждая свою выписку. Я ставлю маленький стаканчик с таблетками и машу ей рукой. Она машет в ответ и шевелит в своей привычной манере пальцами, не отрываясь от телефона. «Когда я приеду домой, нам нужно будет постирать все шторы. Пожалуй, ковры тоже нужно почистить. Кроме того…» Я выхожу. Мне остается только воображать, какую суету поднимет Дороти дома после почти месячного отсутствия. Я открываю дверь и слышу, как она говорит: «Нет, ну конечно, я не буду их чистить сама!» Я улыбаюсь. Дочь Дороти проследит за тем, чтобы та себя не перегружала, хочет она того или нет.

Когда я захожу в палату к мистеру Хэмптону, то вновь застаю его спящим, однако, когда я его бужу, он кажется мне куда более вменяемым, чем в последний раз. Я рассказываю ему про звонок его сына, и он кивает. Судя по всему, он понимает, где находится, однако дышится ему явно тяжело.

Теперь нужно сообщить Кандас про задержку. Если бы моя жизнь была театральной пьесой, то сейчас на сцене был бы настоящий французский фарс (один из комических жанров средневекового театра) – я то и дело хожу по соседним комнатам, при этом никогда не зная заранее, что ждет меня за дверью.

Я стучусь в ее дверь и захожу. «Слава богу, – говорит она и смотрит на меня горящими от злости глазами. – На занавеске в душе плесень, а это – ты только глянь!» Она поднимает руку в резиновой перчатке, чтобы показать мне небольшой шарик из спутанных волос и ворса.

– Это, эммм…

– Грязь! Мы нашли это за кроватью. На полу!

Я сглатываю слюну. В больнице постоянно убираются, потому что оставшаяся грязь – это не просто беспорядок. Метициллинрезистентный золотистый стафилококк (МРЗС), ванкомицинорезистентные энтерококки (ВРЭ), клостридиум диффициле – все эти бактерии обитают в больнице, а порой и в палатах, как бы тщательно мы их ни вычищали. Если рассмотреть плюшевого зайца Кандас под микроскопом, то он запросто может оказаться переносчиком смертельно опасных инфекций. Это все не шутки. После трансплантации ее иммунная система будет сильно ослаблена, из-за чего самые банальные инфекции, не представляющие какой-либо угрозы для здорового человека, станут для нее крайне опасными.

Я снова сглатываю слюну. Руководство больницы не так давно уволило несколько уборщиц с целью экономии, и те, что остались, с большим трудом справляются с большим объемом работы. Как в случае с медсестрами или врачами, когда уборщицам приходится работать в ускоренном темпе, качество их работы сильно страдает и они неизбежно что-то да упускают из виду.

«Именно поэтому мы сами и убираемся в палате», – говорит она, а ее кузина энергично кивает, стоя спиной ко мне и осторожно протирая подоконник дезинфицирующей салфеткой.

Мне ничего не остается, кроме как постараться лишний раз с ней не ссориться.

– Вы правы насчет палаты.

– Знаю! – говорит она, однако ее глаза становятся уже не такими напряженными. Наверное, она привыкла, что люди считают ее надоедливой, вместо того чтобы с ней согласиться. Одно очко в пользу эмпатии.

– Вам это тоже может не понравиться, – говорю я, – однако мне только что звонили из радиологии и сказали, что им придется вас перенести. У них там два неотложных пациента.

– Ой, да ничего, – говорит она, протирая стальные поручни своей кровати. – Сообщите мне, когда они будут готовы меня принять, и не забудьте про новую шторку для душа! Эта шторка просто отвратительная!

– Она могла умереть из-за этой шторки для душа, – поддакивает ее кузина.

– Конечно. Новую занавеску для душа.

Я выскальзываю из палаты, даже не став проверять, правда ли на шторке для душа плесень. Эти шторки стоят по пять долларов, и после шарика из волос и бактерий под кроватью мне лучше с ними не спорить.

Оказавшись в коридоре, я, пока не забыла, звоню в отдел снабжения. «Хорошо», – говорит мне по телефону парень, и я вешаю трубку, радуясь тому, что хотя бы раз кто-то просто согласился что-то сделать по моей просьбе, не потребовав при этом никаких объяснений.

Мой телефон опять пищит, и на этот раз мне звонит Питер – он снова у нас на этаже. Я смотрю на дверь в палату Шейлы. Мне следует к ней зайти, однако гораздо проще проигнорировать закрытую дверь, чем живого человека по телефону. «Сейчас подойду», – говорю я, убирая телефон в карман и направляясь к сестринскому посту.

Он сидит за компьютером в окружении целой свиты интернов и резидентов хирургии в своих белоснежных длинных халатах. Один из них невысокого роста, с рыжими волосами и усыпанными веснушками круглыми щеками, другой – высокий и с вытянутым лицом. Вдруг я вижу своего соседа по имени Акаш Патель. Этот молодой красавец родом из Индии вырос на Юге, и теперь живет в соседнем доме. Акаш очень умный и чрезвычайно милый. Его жена убеждена, что он слишком много работает – уверена, это распространенное чувство среди супругов врачей – как женщин, так и мужчин.