Сенатор Матгео Джованни Брагадин был братом прокуратора Венеции и жил в палаццо ди Санта Марина около Риальто. Он прибыл в палаццо Соранцо тем мартовским вечером 1746 года вместе со сливками венецианского общества на свадебное торжество. За час до рассвета с оркестром рассчитались, и Казанова уже собирался отправиться домой, когда перед ним, стоящим в очереди на гондолы, из красных одежд сенатора на землю выпала записка. Казанова вернул ее пожилому мужчине, который представился как сенатор Брагадин, и тот, поблагодарив юношу, предложил подвезти его до дома.

В гондоле с сенатором случилось что-то вроде инсульта. Сначала у него начали неметь руки, потом ноги, а когда Казанова поднес к нему лампу, то увидел, что половина лица сенатора искривлена параличом. Джакомо действовал быстро. Он приказал гондольерам остановиться у Калле Бернардо, разбудил и привел в гондолу хирурга, который немедленно пустил сенатору кровь, после чего гондола понеслась в направлении палаццо самого Брагадина. Казанова остался без рубашки — он пожертвовал ее, чтобы было чем остановить начавшееся после кровопускания кровотечение. Слуга побежал за двумя близкими друзьями сенатора, Марко Дандоло и Марко Барбаро, которые прибыли в течение часа. Доктор проводил манипуляции, и Казанове сказали, что он может идти домой. Однако Джакомо ответил, что он во избежание несчастья предпочитает остаться.

Врач пытался вылечить то, что, по-видимому, неверно диагностировал как сердечный приступ, положив ртутный компресс на грудь сенатора. Состояние Брагадина резко ухудшилось, и Казанова сделал тот внезапный шаг, которые часто потом будут характеризовать его карьеру. Он стал оспаривать диагноз и снял компресс. Это был потрясающе смелый в рамках венецианской классовой структуры и доверия к медицинским заключениям поступок, однако сенатор выздоровел, приветствовал Казанову как гения и целителя и попросил его переехать в свой дворец.

Как посчитал Казанова, причиной расположения к нему Брагадина, Дандоло и Барбаро стало то, что они сочли юношу целителем. Кроме того, они разделяли интерес Джакомо к эзотерическому учению, известному как каббала, что в то- период не было редкостью в Венеции и еще будет обсуждаться в этой книге далее. Сенатор счел, что Казанова наделен сверхъестественными способностями. Когда Джакомо спросили, откуда его познания по медицине, он наудачу принялся рассуждать и вспомнил что-то из коллекции недозволенных книг доктора Гоцци. Его медицинский гений был замешан на самообладании и способности здраво рассуждать — сильных сторонах его натуры уже в то время — и умении рисковать перед лицом смерти. Если бы Брагадин умер, Джакомо пришлось бы за это ответить, но, сталкиваясь с опасностью, Казанова, как правило, играл как актер комедии дель арте и импровизировал в самом немыслимом направлении. Так Джакомо Казанова вновь оказался на той стезе, о которой мечтал. Он переехал в палаццо Брагадина, вновь оказавшись в том мире, который, как он всегда чувствовал, должен был принадлежать ему.

Существует, однако, еще одно возможное объяснение внезапного взлета Казановы в обществе и его быстрого сближения с пятидесятисемилетним сенатором и его друзьями.

Казанова был хорошо осведомлен о тех слухах, что вскоре поползли по Венеции:

Близость моя с этими тремя уважаемыми людьми была причиной удивления тех, кто наблюдал ее. Шептались, что за ней якобы кроются какие-то странные явления, зловещие секреты, изобретаемые злыми языками с целью ославить. Говорили, что все это неспроста. Сплетни мешались с клеветой. Ведь должна же была быть за всем этим какая-то тайна, которую надлежит разоблачить.

Один из знакомых Казановы недвусмысленно заявил, что Брагадин сознательно «подцепил» смазливого мальчика из оркестра.

Но эта версия маловероятна, к протеже Брагадина серьезно отнеслись и другие люди, причем они явно не притворялись. Тем не менее, возможно, их дружба началась при условиях, отличных от описываемых Казановой. От палаццо Соранцо невозможно пройти по суше к каналу Рио-де-ла-Мадонетта. Здание имеет ворота на воде и собственный водный выход в канал. Гондолы же ожидали у пересечения двух каналов Рио-де-ла-Мадонетта и Рио-делле-Беккарие, и от палаццо нужно было пробираться по суше извилистыми закоулками, чтобы выйти на набережную Фондамента-дель-Банко-Сальвати, где околачивались гондольеры. Не там ли, в темном Калле Кавалли, сенатор случайно оперся на плечо Казановы, который предусмотрительно выбрал именно этот путь. Могло ли быть так, что сенатор нарочно уронил записку, тем самым дав окончательный сигнал к флирту, начавшемуся еще ранее? Если Казанова был тогда бисексуалом, то такое вполне могло иметь место: «Связь с Брагадином началась хотя бы как простая продажа его [Казановы] тела, точно таким образом, как вся его семья и остальные люди в театре, обоих полов, продавали свои тела». Это, безусловно, помогает объяснить крепость уз, которые с того дня связали Казанову с Брагадином. Казанова открыто говорил, что любой молодой человек будет глупцом, если не пытается снискать «расположение влиятельных людей… лаской и, [отбросив] предубеждения». Более того, он осознавал, что инквизиция следит за его контактами с Брагадином, считая их подозрительными: «Двадцать лет спустя я узнал, что они следили за нами и лучшие шпионы трибунала государственных инквизиторов пытались обнаружить тайные причины столь невероятного и ужасного союза».

Документы венецианской инквизиции и в самом деле подтверждают основания для паранойяльных утверждений Казановы о пристальном внимании к нему лучших шпионов инквизиторов, а также мнение, что Казанова продавал свое тело и целительские умения, основанные на владении каббалой. Из бумаг инквизиции того периода видно, что Джакомо считался кем-то средним между вольнонаемным слугой, выскочкой из низшего сословия и продажным юнцом:

Среди тех, с кем он знается, Брагадин, Барбаро и разные вельможи, которые любят его и с несколькими из которых он состоит в интимной связи… Также отмечается, что он имеет многочисленных знакомых из иностранцев и молодых поклонников — как мужчин, так и женщин, — с кем развлекается в их домах, а также замужних женщин и пожилых мужчин и женщин, с которыми он также увеселяется во всех смыслах.

Заключение инквизиции гласило: «[Казанова] пытается возвыситься в обществе и сделать себе состояние, одновременно удовлетворяя свои прихоти». Наконец, последнее странное обстоятельство: если Казанова действительно планировал в ту ночь ехать домой, то почему отправился с сенатором, чья гондола уплывала в противоположном направлении на север, до того, как с ним случился «сердечный приступ»?

Судите сами, насколько достоверно звучат объяснения Казановы того, почему трое вельмож столь быстро прониклись к нему расположением. Брагадин, Дандоло и Барбаро практиковали модную и запрещенную тогда каббалу, пытаясь подчинить фортуну и постигая для этого науку вычисления волшебных формул на основе древнего иудейского мистицизма. Казанова, возможно, и знал о каббале примерно столько же, сколько и о медицине, но он успел сказать правильные слова в подходящий момент, убедив этих людей в своем могуществе, чем в первую очередь, а вовсе не пороком и завоевал сердца «стариков» (на самом деле они были средних лет).