Юй Цзиянь против воли окинул его взглядом — принц сидел на низком диване, сцепив руки в замок на коленях, и упрямо смотрел перед собой, на едва заметное колыхание зеленых ветвей сливы.

В своей решительности он выглядел еще более юным.

И в то же время чувствовался в нем несгибаемый стержень, какой бывает только у тех людей, которые свято верят в свою правду и готовы бороться за нее до конца.

Его тоже сокрушат.

От этой мысли Цзияню стало почти физически больно.

— Да, ваше высочество. Это останется между нами, — тихо сказал он. — Как и любая ваша просьба.

— Благодарю вас, лейтенант, — принц встал и поклонился — уже намного увереннее, чем раньше.

Его язык также становился увереннее день ото дня.

— Я здесь для вас, ваше высочество, — чинно согнул спину Цзиянь и услышал в ответ:

— Зовите меня Джеймс.

Три года назад

За секунду до взрыва наступила полная тишина.

Юй Цзиянь успел увидеть, как побледнело лицо Джеймса, и, прежде чем он сумел шагнуть вперед, сделать что-то или хоть как-нибудь постараться остановить его, принц понесся по пристани вперед, представляя собой живую мишень.

— Ваше высочество!

Он бросился следом за ним.

Всего месяц прошел с тех пор, как разлетелись вести о повторном публичном отречении принца Андерса. Принц подтверждал перед Парламентом, что не имеет больше никаких прав на королевский престол и признает полное право председателя Чэйсона Уолша в управлении страной. Сам он клялся, что останется на родине своей жены, отрекшейся принцессы Миланы Мерн, и никогда не вернется на родину.

Злые языки говорили, что у Чарльза Блюбелла, покойного короля, был бастард, но о его судьбе никому не было известно. Доказательства тоже не находились, и слухи, кипевшие вокруг еще одного возможного претендента на престол, вскоре утихли.

И теперь единственным, кто мог оспорить права Чэйсона Уолша, оставался законный наследник Джеймс Блюбелл. Появись он на Бриттских островах сейчас, заяви свои права — и у Чэйсона Уолша больше не останется возможности держать руки чистыми.

Не он был тем, кто громил Вороний дворец во время Призыва Просвещения. Но настроение толпы меняется молниеносно. Где сегодня был бунт против власти, завтра царит скорбь по молодой принцессе и по старым добрым временам, где все было иначе и, конечно же, намного, намного лучше.

Вернись Джеймс сейчас — и невозможно будет предсказать, какую поддержку он получит и от кого. Юного принца любил народ. В Лунденбурхе его имя произносили исключительно с любовью и уважением.

А сейчас за его спиной — вся мощь империи Хань.

Несмотря на то что Чарльз Блюбелл едва не развязал войну с нынешним императором, неисповедимы пути дипломатии: к концу жизни покойного короля император стал его близким другом. И теперь не мог простить подлого убийства королевской семьи, представленного как благое дело во имя нового прекрасного мира.

Бритты не могли этого не понимать.

О том, что Джеймс Блюбелл жив, знали. Император не стал скрывать, что оказывает поддержку принцу. Лунденбурхские газеты полнились слухами и сплетнями. Где не говорили о Джеймсе, говорили о бастарде, о том, что истинная кровь фаэ свое возьмет, о том, что не может стоять во главе бриттского народа человек, в чьих жилах нет серебряной крови — а ведь Чэйсона Уолша фаэ не признали своим. Что будет делать господин председатель, когда Холмы откроются и фаэ потребуют объяснений? Уже только ради этого разумный человек оставил бы наследного принца в живых.

Не только право происхождения, но и магия были обязательными условиями короля.

Что ждет теперь Лунденбурх? Что ждет Бриттские острова?

Юй Цзиянь не мог дать ответ на этот вопрос. Он только знал, что Парламент не собирался мириться с нынешним положением дел.

Все три года их шпионы пытались выяснить местонахождение принца Джеймса, а послы снова и снова передавали требование выдать политического преступника в руки правительства Бриттских островов.

Вот только император отказывал им снова и снова.

И теперь — корабли в порту.

* * *

За секунду до взрыва стало тихо. Слышно было, как стрекочут цикады — и откуда бы им взяться здесь, в вечно шумном порту, столь далеком от императорских садов?

Однако цикады были.

И Юй Цзиянь услышал их — за миг до того, как ему в грудь врезалась острым краем доска, некогда бывшая частью настила.

— Спасите принца! — было первым, что он смог выговорить, когда первое потрясение прошло.

Вокруг кипела вода. Языки пламени плясали на уцелевших частях настила, кровь текла по груди, пачкая парадный мундир, и все это ощущалось отвратительно неправильным то ли из-за предсказуемости событий, то ли из-за того, что в центре оказался именно Юй Цзиянь.

А должен был принц Джеймс.

Они рассчитывали, что принц Джеймс выйдет встречать корабли.

И никогда не собирались снисходить до мирных переговоров. Это было так просто понять — сейчас, когда время, вязкое и тягучее, словно застыло посреди криков боли, четких военных приказов и треска конструкций.

Принц Джеймс не давал себя увести — и это было тем, что волновало Юй Цзияня больше, чем собственная репутация, будущее или даже жизнь, потому что и жизнь, и репутация, и даже будущее были сейчас неразрывными узами связаны с благополучием упрямого мальчишки.

В последний миг перед новым взрывом Цзиянь оказался перед ним, сделав то, что положено было каждому на его месте.

Положено каждому. А сделал — он один.

Тело взорвалось болью, и последнее, что он успел увидеть, — как генерал Люй силой уводит принца Джеймса с пристани.

А если за дело берется генерал Люй… можно быть уверенным, что бриттам ничего не удастся. Ведь что бы они ни предприняли, атака на порт была самой непростительной из всех ошибок, которые они только могли допустить…

Это было последней мыслью перед тем, как сознание оставило Юй Цзияня.

* * *

Когда он снова пришел в себя, над ним уже трудились лучшие биомеханики императора.

Как потом сказал генерал Люй — это была честь, оказанная ему за подвиг. За то, что закрыл своим телом принца Джеймса, был готов отдать жизнь за единственного наследника Великих Бриттских островов.

Боги, по словам генерала Люя, были довольны его поступком.

Ведь все боги связаны между собой, и ханьские драконы хорошо знакомы с фаэ. Делом чести и благородства для них было спасение последнего сына.

Даже если и найдется еще кто-то, в ком течет кровь фаэ — никого, кроме принца Джеймса, они официально не признают своим королем. По крайней