— Майор, мне клещами все из тебя тянуть? Что случилось?

— Ершов выяснил, что это наши сотрудники кинули клич в соцсетях и собрали эту толпу.

— Откуда это стало известно?

— Ершов зашел на их страницы и в их профили, а там и правда… И это еще не все. Они оба выпивши были. А хуже всего, что объявился Назаров, тот самый, из «Субботы», и он говорит, что Станишевская — его невеста. В общем, вот так все сошлось неудачно, и я пока думаю, как нам это замять, хотя при таком раскладе это вообще вряд ли удастся.

— Замять?!

Бережной мгновенно взвился. То, что он ненавидел всеми фибрами души, то, с чем он беспощадно боролся — и Лубенец это отлично знал! — вот оно, во всем уродстве снова показало свою гнилость в порочной по сути системе.

— Владимир Сергеевич, тебя ли я слышу?

— Андрей Михалыч… — Лубенец даже заикаться начал. — Хуже всего, что эти… Назаров с Ершовым уже спелись, и мы им рты не заткнем, а дама к их приходу в таком виде, что… Мы ее положили на скамейку, но в сознание никак не приведем, уж и воду лили, и…

— Немедленно вызывайте «Скорую»! И я к вам сейчас еду. И если она умрет, под суд пойдут все, и ты тоже, это я тебе обещаю. Вы задержали нападавших?

— Нет.

— А пытались? Не лгать мне, майор!

— Нет.

Бережной бросил трубку и вышел из-за стола.

— Павел Иванович, беда стряслась с вашей протеже.

Олешко и сам уже понял, что стряслась беда, и то, что генерал не прогнал его, означало одно: Бережной и правда не собирался спускать дело на тормозах.

— Виктория сильно пострадала?

— Видимо, да. — Бережной на ходу достал телефон. — Денис Петрович, ты не занят? Приезжай в Вознесеновский, там у нас ЧП. А, уже едешь? Отлично, встретимся там.

* * *

— Приехали прямо на мойку, у нее смена только началась, заломили руки, затолкали в машину и увезли. — Алена всхлипнула. — Женька с утра на работу уехал, и пока я до него дозвонилась… Он же всегда телефон отключает, когда очень занят, а секретарша его — дура… А я теперь пришла цветы Викины полить, она ими очень дорожит, и малину собрать, чтоб не осыпалась, а у самой душа не на месте. Ведь вот как выходит — выпускают человека из тюрьмы, а на деле — не выпускают никогда. И чуть что стрясется, уже прав нет никаких.

Ровена кивнула, едва сдерживая ярость.

Двор, засаженный цветами, сказал ей больше, чем все свидетели и биографы. Женщина, живущая здесь и высадившая все эти цветы, была отчаянно одинока, она отгородилась от мира стеной цветов, спряталась за ними, чтобы люди, любуясь ими, не видели ее самой, потому что она больше не доверяла миру.

И меньшее, что Ровена могла сейчас сделать для этой пока незнакомой, но такой понятной ей женщины — это полить ее цветы. Тем более что Алена плачет, а цветам ничьи расшатанные нервы неинтересны, им вынь да положь порцию влаги в жаркий летний день.

— Она никак не могла убить того журналиста, она его даже не знала! — Алена плакала, роняя слезы на кофточку. — Даже если он собирал на нее материал, следил за ней, она и понятия об этом не имела! И убили-то его, как на грех, в пятницу вечером, а тогда как раз ни я не зашла сюда, ни Женька. Да еще как убили — зарезали точно так же, как когда-то Дарину. Но Вика этого не делала.

— А значит, и Дарину она не убивала. — Ника вздохнула. — Но тот, кто убил Дарину, точно знал, как он ее убил, — вот и журналиста этого пронырливого убил тот же человек, получается. Но полиция тогда разбираться не стала, и сейчас не будет.

— Им придется! — Валерия зло прищурилась. — Ершов уже поехал туда, ну и Павла нашего тоже в угол не задвинешь. Уж Павел-то разберется, кто там кого убил, даром что полиция не хочет, плевать на них. Нужно просто вытащить оттуда Викторию, а для этого есть Ершов.

— Спасибо вам, девчонки. — Алена высморкалась в платок, протянутый Никой. — Просто я боюсь, как бы она чего не сотворила с собой, у нее мысли эти были, я знаю. Когда ее посадили, я приезжала к ней в колонию. Оно, конечно, любая тюрьма не сахар, но та колония считалась неплохой среди заведений подобного типа. Только не для Вики, учитывая ее… особенности. Ее там просто сломали, она никогда не рассказывала, что там происходило, но когда я приехала на первое свидание, то вышла ко мне совсем незнакомая женщина — от прежней Вики ничего не осталось. Вот так сразу — и вдребезги. И тут только-только начала она немного оживать, у них с Женькой снова появился шанс что-то построить, и на тебе!

— Кстати, что за Женька? — Валерия заинтересованно вскинулась. — Ты все упоминаешь его, кто такой?

— Первая любовь. — Алена вздохнула. — По молодости расстались, он мыкался с какими-то девками, женился даже, она тоже… А по итогу оказалось, что ни для него нет никого, кроме Вики, ни для нее, окромя Женьки, нет другого. Да вы его знаете, он газетой вашей местной рулит.

— Назаров?! — Ника всплеснула руками. — Боже, я читала его «Философию интернет-толпы», очень умный парень, книга просто блестящая. Надо же!

— Да, Женька у нас всегда был башковитый, и Вика ему под стать, и когда у них сейчас вот начало что-то получаться, мы с мужем за них кулаки держали, и на тебе…

У Ровены зазвонил телефон, и она, бросив шланг под корни настурций, приняла звонок.

И по тому, как она менялась в лице, разговор на скамейке сам по себе прекратился, и Алена вдруг, бросив платок на дорожку, заголосила, повалившись на скамейку.

* * *

— В кабинете пол в крови. — Ершов едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. — Простейшая экспертиза докажет, что это кровь моей клиентки. У нее что, обильные месячные начались прямо здесь?

— Выпили ребята. — Майор Лубенец неловко переминается с ноги на ногу. — Работали над делом несколько дней подряд, выходных не было, а утром решили немного расслабиться.

Конечно, все было не так. В квартире убитого обнаружилось несколько бутылок отменного коньяка, и оставлять его там показалось глупо. Убитый жил один, и никаких особых материальных ценностей у него не было, кроме этого коньяка, невесть откуда взявшегося в маленькой убогой квартире журналиста.

Компьютерщики мигом восстановили данные с жесткого диска, обнаружив статью, которую кто-то стер. Но рукописи, как известно, не только не горят, но и не исчезают с жесткого диска.

За Станишевской отправили патрульных, а сами опера слегка расслабились. Позвонили знакомой журналистке, дело уже вроде как и раскрыто, осталось признание получить — и все в ажуре.

Но спесивая дрянь уперлась, позабыв вдруг, что она больше не звезда экрана, а зэчка, и поступать с ней можно как угодно. Ей все равно никто не поверит, если что.

И это знал майор Лубенец, потому что одним из двоих оперативников был его племянник, Вова Одинцов. Которому сейчас Бережной оторвет голову, а его верный пес, подполковник Реутов, выскочка и наглец, с удовольствием забросит эту голову в колючки. И, по правде говоря, так племяшу и надо, дебилу. Подставили они с напарником и его самого, и все управление знатно. Да еще Назаров этот, не говоря уж о пронырливом и въедливом адвокатишке Ершове. Кто же мог знать, что бывшая зэчка — пассия самого Назарова? Вот умеет устраиваться девка!