при каждом движении и тело мое, опираясь всею тяжестью на одну зыбкую перекладину, с трудом сохраняло равновесие. Обетованный берег был, однако, близок; измученный беспрестанным усилием и желанием достигнуть земли, я забыл благоразумие и решился соскочить на берег с моста; упершись об него всей силой, я занес одну ногу в воздух, – вдруг, зыбкая перекладина полетела в стремнину… но я уже стоял на земле, я уже дышал свободно.

Глава XVII

Морачский монастырь

6(18) августа.

Округ Морачи отличается совершенно особенным характером, как в отношении физическом, так и по своему политическому положению. Он покрыт горами, более возвышенными, нежели остальная часть Черногории, но эти горы не представляют нагого, разрушенного скелета природы, как в Катунской нахии, застланы зеленью и увенчаны лесами огромных размеров; никогда не видал я таких громадных елей и буков, как в Морачи; здешние черешневые деревья толще и выше наших северных берез. Почва тучна повсюду; климат прелестный; черногорец других нахий с завистью говорит об изобилии вод Морачи. Диких зверей и рыбы множество. Но, при всем том, Морача, отрезанная от остальной Черногории своими громадными горами, окруженная с других сторон турками и находящаяся с ними в вечной войне, – дика и бедна в высшей степени. Для морачанина нет сбыта его скудных произведений; здесь нет базара; в соседственные турецкие города для него заперт вход, Катаро очень далек; один Спуж, отстоящий за два дня пешего пути отсюда, находящийся во временном мире с Черногорией, иногда посещается морачскими женщинами, пригоняющими сюда свои стада; но Спуж также не богат; сбыт в нем труден, и каким случайностям он подвержен! Нередко морачанин, пригнавший в Спуж стада свои, застает его в разрыве с Черногорией и теряет свое единственное достояние. В Мораче почти не видно денег в обороте; мена составляет и теперь основание торговли, а добыча, взятая в битвах, едва ли не единственный ее предмет. Правда, этой добычи вдоволь, потому что не проходит недели, чтобы морачане не дрались в каком-нибудь краю своих или турецких владений, но победа иногда, хотя очень редко, изменяет им, и награбленное добро грабежом исчезает. – Купцы не заходят сюда ни для покупки, ни для продажи; сколько запомнят старики, я был единственный иностранец, проникнувший в Морачу, и потому, чудно ли, что народ собирался смотреть на меня, как на диво; ни один владыка не посещал этот край. Не странно ли: источники Нила видели путешественников чуждых и дальних им стран, а Морача, уголок Европы, остается для нее terra incognita и не возбуждает ничьего любопытства: на самых картах она не существует. А между тем, в Мораче считается до 1.200 оруженосцев, и каких! Каждый из них считает за собой пять-шесть иные двадцать турецких голов. Здесь сила и важность края измеряется числом и храбростью оруженосцев; прочие люди не идут в счет.

Морача, подобно другим нахиям Черногории, имеет свой подвиг славы, свою громкую победу, которой вполне может гордиться. – Что за народ!.. Его история – гомеровская поэма! Я только расскажу вам, и то в нескольких словах, присоединение Морачи к Черногории.

Двадцать лет тому назад, святопочивший Владыка прислал «поздрав и книгу» воеводам, главарям и народу Морачи: он приглашал их присоединиться к своей пастве, к своему народу, коснулся их религии, пощекотал честолюбие укором данников турецких, польстил свободою, которую черногорец не отдаст за царствие небесное. Этого было достаточно. Морачане всполохнулись; не мысля о последствиях, без всякой надежды на постороннюю помощь, даже без запасу пороха, они объявили себя независимыми от турок. Должно было ожидать, что турки нелегко откажутся от своего владычества над ними и не снесут терпеливо оскорбления, нанесенного горстью раев; так и случилось: они ударили отовсюду на Морачу, с твердым намерением покорить или уничтожить народ. Морачане не оставляли ружья: днем они отражали врагов, в десять раз сильнее их; ночью нападали на них. Стесняемые отовсюду, они укрывались в недоступных пещерах; осажденные и там, терпели по несколько дней голод и жажду; иногда им удавалось находить другой выход в пещере, и тогда, едва ускользнув от смерти, вдруг падали, словно с неба на турок. Сами женщины участвовали в битвах; в семействах, где было четыре-пять мужчин, едва оставался один; но вскоре морачане испытали беду, ужаснее всех бед в военное время, – недостаток пороху, и в то же время услышали о приближении Дели-паши Ибрагима с 12 т. войска… Положение было ужасное. Они послали в Белопавличи и Пипери (округи Черногории) просить помощи войском; между тем, женщины их начали умудряться делать порох и достигли этого искусства, хотя в посредственной степени; должно сказать, что никогда порох не был так кстати, как в ту пору, потому что Дели-паша пришел ранее, чем его ожидали и когда еще не подоспели на помощь пиперяне и белопавличи, но морачане не уныли: в числе 1.000 человек, встретили турок смело и после кровопролитной сечи, продолжавшейся целый день, разбили и прогнали их. Это было 17-го сентября 1820 года, день славный в памяти морачан! В этот день они отрезали 1.700 турецких голов и усталые, заметил мне с прискорбием рассказчик, они оставили много голов не отрубленных. Предоставляю читателю вообразить монастырские стены, украшенные этой нитью голов, выставленных напоказ; в глазах морачан они были милее нити бурмицкого жемчуга.

Не прошло несколько времени, как на вершинах гор, отделяющих Морачу от Калашина, явился новый паша с 7.000 войска, чтобы отомстить поражение Дели-паши: о покорении уже не было слова. Морачане собрались; уже они разбили небольшой отряд калашинцев, дерзнувших заглянуть в их горы, как чересчур осторожный паша оставил место своего укрепленного лагеря и удалился со всем войском внутрь Боснии.

С тех пор свобода и независимость морачан упрочилась; правда, и теперь они ведут беспрерывную войну с турками, но это, большею частью, с отдельными соседственными племенами, а не с так называемым царским войском. В силу этих войн, морачане перешли из отражающих в нападающие; далеко оттеснили от себя турок и сделались ужасом соседей.

Монастырь показался перед нами внезапно и нежданно, когда мы были уже в нескольких шагах от него. На утесистом берегу Морачи возвышалась церковь, древняя, славянской архитектуры, предмет благоговейного удивления всей Черногории, предмет ужаса врагов креста, место чудес и славы Господней, единственный остаток от града Стефана, короля сербского, который он соорудил, в котором жил и помер. Непостижимо: два-три обсеченных камня, – вот все что осталось от великолепного дворца, от всего города, 600 лет тому построенного, а Диоклея стоит как полуживая! – Месть турок разразилась вполне и в несколько приемов над