Как же Сталин относился к Хрущеву? Спустя много лет в воспоминаниях Никита Сергеевич заявлял: «Ко мне Сталин относился лучше, чем ко многим другим, с большим доверием, и в результате я не был подвергнут тому, что обрушилось на честнейших и вернейших членов нашей ленинской партии» [314]. Кроме того, Никита Сергеевич отмечал, что Сталин, несмотря ни на что, всегда относился к нему с уважением: «А его уважение ко мне выражалось в той поддержке, которую он мне оказывал»[315].

Расположение вождя Хрущев связывал с периодом своего руководства партячейкой Промакадемии. Тогда, при непосредственном участии Никиты Сергеевича, по обвинению в правом уклоне исключили многих слушателей. Одним из партгрупоргов ячейки на текстильном факультете была Надежда Сергеевна Аллилуева, жена Сталина. Хрущев об этом знал, когда ориентировал подчиненных, о чем впоследствии говорил откровенно: «Я при этом всегда как бы оглядывался: вот придет она домой и расскажет Сталину о моих словах»[316].

Определить, насколько рассказы Надежды Сергеевны могли влиять на мнение мужа, сложно. Известен факт, когда Аллилуева в 1929 г. написала Сталину в защиту заведующего отделом партийной жизни газеты «Правды» Л.И. Ковалева, уволенного за несогласованную с ЦК ВКП(б) публикацию материала. Вождь вмешался, высказался в пользу Ковалева «как абсолютно дисциплинированного члена партии» и потребовал выявить всех виновных. Однако вскоре Сталин изменил свое решение, о чем свидетельствуют протоколы Политбюро: 1 января 1930 г. оно согласилось с решением «Правды» освободить Ковалева от обязанностей заведующего отделом партийной жизни и члена редколлегии «Правды»[317].

Аллилуева действительно рассказывала Сталину о делах в Промакадемии[318] и вполне возможно, что получаемая от жены информация откладывалась в памяти вождя. Об этом свидетельствуют воспоминания Кагановича: «Помню, когда я потом обедал у него дома, Сталин спросил жену (она тогда тоже училась в Промакадемии): “Надя, это тот Хрущев из Промакадемии, о котором ты мне говорила как о хорошем работнике?” – “Да, – ответила она. – Он хороший работник”»[319]. Но, судя по истории с Ковалевым, представляется маловероятным, чтобы Сталин, принимая ответственные кадровые решения, исходил из информации, полученной от одного источника. Как бы то ни было Хрущев, вспоминая знакомство с Аллилуевой, говорил: «Полагаю, что именно это определило отношение ко мне Сталина не только тогда, но и позднее» [320].

Молотов, на глазах которого восходила звезда Хрущева в 1930-е гг., давал тому более прозаические объяснения: «Сталин увидел в нем кое-какие качества и хотел использовать. И использовал». Вячеслав Михайлович развил свою мысль: «Он [Сталин. – К. А.] его как практика ценил, – что он нюхает везде, старается кое-что узнать – Сталину такой человек нужен, чтоб он мог на него положиться более-менее»[321]. И думается, эта оценка ближе к истине.

Еще до того, как Хрущев начал занимать высокие руководящие должности в Московском комитете, его фамилия была известна Сталину. Их первая официальная встреча произошла 4 мая 1931 г. Именно тогда секретарь Бауманского райкома Хрущев, вместе с партбюро Промакадемии, впервые попал на прием к Сталину. Буквально за час до встречи делегация представила вождю письменные соображения по обучению слушателей. Никита Сергеевич все еще оставался членом партбюро академии и вполне мог участвовать в подготовке этого документа. Сталин внимательно ознакомился с документами, о чем свидетельствуют его пометы при прочтении и набросок замечаний по ряду пунктов. Один из пунктов привлек особое внимание вождя: «В осуществление лозунга об овладении большевиками техникой необходимо немедленно принять ряд практических мероприятий, обеспечивающих обязательное овладение к концу пятилетки минимумом технико-экономических знаний всем комсоставом промышленности». При прочтении, помимо подчеркиваний в тексте, Сталин несколько раз обвел этот абзац текста волнистыми линиями, а в левом поле от него сделал карандашом пометы: «Срок излишен», «NB»[322]. Таким образом, вождь отметил, хотя и не одобрил, проявленное членами партбюро рвение. Возможно, по итогам этой первой встречи свои оценки и выводы он сделал в отношении Хрущева.

Шесть дней спустя по инициативе Сталина Политбюро рассматривало вопрос о ситуации в ЦАГИ. По итогам заседания была создана специальная комиссия, куда был включен и Хрущев. 20 мая 1931 г. Политбюро утвердило проект постановления, подготовленный комиссией. Среди многих пунктов постановления один касался и лично Никиты Сергеевича. Директору ЦАГИ, совместно с представителями ОГПУ (Г.Е. Прокофьевым, И.Г. Александровым, М.И. Гаем), А.Е. Близниченко (Комиссия партийного контроля) и Н.С. Хрущевым, поручалось «укрепить руководящий и весь остальной состав ЦАГИ за счет удаления из ЦАГИ негодных как по деловым, так и по политическим качествам сотрудников, а также укрепления ЦАГИ новыми работниками». Все это требовалось провести за 3 месяца, «без объявления чистки»[323]. Однако выполнить это задание Хрущев не успел – в июле он уже стал секретарем Краснопресненского райкома.

И здесь Никита Сергеевич не остался без внимания вождя. Свидетельство тому – одно из писем Кагановича Сталину. Среди прочего, Лазарь Моисеевич не забыл упомянуть работу своего протеже: «Поставили мы вновь вопрос о борьбе с затовариванием. Как раз накануне ПБ Хрущев из Кр[асной] Пресни дал мне данные, что только на 12 предприятиях Кр[асной] Пресни залежи товаров достигают 6 Н миллионов рублей»[324].

По словам Никиты Сергеевича, в начале 1930-х гг. Сталин был «очень прост и доступен»: в случае возникновения каких-либо проблем у секретаря МГК и МК ВКП(б) вождь мог назначить время приема у себя в кабинете[325]. Эти слова интересно сопоставить с данными журналов записей посетителей кремлевского кабинета Сталина. За период с 1932 по 1934 гг. включительно Никита Сергеевич был на приеме у Сталина всего пять раз. Но едва Никита Сергеевич занял пост первого секретаря МК ВКП(б), количество посещений заметно увеличилось: в 1935 г. – 6 раз, в 1936 г. – 5 раз. Рекордное число – 21 посещение – приходится на 1937 г., составляя порядка 30 часов. Это сопоставимо с количеством посещений некоторых членов Политбюро – М.И. Калинина (20 посещений), С.В. Косиора (19 посещений) и не идет ни в какое сравнение с другими региональными руководителями – Л.П. Берией (2 посещения), Р.И. Эйхе (3 посещения)[326]. На фоне массовых чисток и репрессий на всех государственных уровнях решение любых, вызывающих хоть малейшее сомнение, вопросов целесообразнее было согласовывать напрямую со Сталиным. И здесь, как видно из журнала посещений, Хрущев сполна использовал привилегию лидера столичной партийной организации.