узнав о неверности Екатерины, царь, как гласит легенда, разбил одно из этих зеркал. «Ты видишь, — сказал он жене, — это венецианское стекло? Оно сделано из простых материалов, но благодаря искусству стало украшением дворца. Я могу возвратить его в прежнее ничтожество». И что есть силы ударил по нему тяжелой тростью. Бывшая солдатская жена, захваченная русским драгуном при взятии Мариенбурга, императрица Екатерина Алексеевна хорошо поняла намек.

Но это только будет, а пока желтым светом сияют большие дворцовые окна, чадят и потрескивают сотни, тысячи плошек вокруг дома, вдоль набережной, плывет над Невой музыка. А назавтра, как всегда, рано поутру, натянув свой старый халат из простой китайской нанки, грызя соленый лимон или огурец — любимые лакомства, — царь отправится в свою рабочую комнату, чтобы заняться делами.

«Конторка», как он ее называл, находилась, вероятно, в западной стороне дворца. Письменный стол, токарный станок, шкафы с книгами (а их ко дню смерти владельца насчитывали свыше 1600). Царь любил эти ранние часы, когда под привычное жужжание станка, попыхивая короткой трубкой-носогрейкой, можно обдумать все неотложные дела. Работа приносила радость, успокоение и давала всегдашнее право говорить окружающим: «Видишь, хотя я и царь, а у меня на руках мозоли». (Заметим, что именно в день свадьбы Петр повелел выточенное им из кости паникадило повесить в большом зале дворца над праздничным столом.)

Как раз в 1712 году в «конторке» замыслил Петр немало законов и распоряжений, во многом определивших и великое — дальнейшую жизнь России, и частное — судьбу Доминико Трезини.

Значительная часть этих законов вызвала изумление и недовольство даже среди приближенных государя, другие и сегодня восхищают своей прозорливостью и мудростью. Таковыми следует считать указы об учреждении во всех губерниях первых общественных больниц — госпиталей для раненых и увечных; о создании богаделен — приютов для стариков, лишенных ухода; о расширении столь надобной России инженерной школы и о том, чтобы в течение пяти лет брать на нужды армии только русские сукна — для поощрения отечественных мануфактур.

Наряду с этими разумными мерами за месяц до свадьбы, 16 января, подписан ничем не оправданный указ о перенесении центра Санкт-Петербурга на остров Котлин. К этому времени в городе уже насчитывалось свыше 1300 домов, а теперь по прихоти государя предстояло все начинать сначала. И где? В открытом, неспокойном море, на низменном острове, искусственно приподнятом с восточной стороны для устройства крепости. Замысел не государя, а самодура-помещика. Отказ выполнить эту царскую прихоть грозил «потерянием живота, чести и пожитков». Было от чего людям закручиниться и пребывать в печали. Но мнение народное не волновало Петра. Он твердо знал, что приближенные восхвалят его мудрость, а государственные учреждения утвердят решение.

4 августа того же 1712 года, когда государь находился с войсками далеко за пределами страны, Сенат подписал список дворян, которым предстояло переехать на Котлин сразу после окончания войны. Всего в списке 1212 человек. Открывают его фамилии знатнейших сенаторов. Еще обязаны поселиться на острове 500 лучших купцов, 500 средних и 1000 ремесленников, половина которых имеет свои заводы. А на берегах Невы останутся мастеровые, мелкие ремесленники, матросы и солдаты. И еще: на строение Кронштадта собрать работников со всех российских губерний. Свидетельство, что царь в достижении своих желаний непоколебим.

Создать проект идеального города Петр Алексеевич поручил англичанину, приехавшему в Россию в самом начале строения Петербурга. В записках первого историка русского искусства XVIII века Якоба Штелина («Воспоминания о русской архитектуре») говорится: «Командор Э. Лейн заложил первые постройки в Кронштадте. Был в большой милости у Петра I. Умер в 1729 году. Сделал план Кронштадта, как он был заложен».

Прямоугольная сетка из 62 каналов накинута на маленький остров. С юго-востока на северо-запад по центру вытянулся главный канал. Отступя вправо и влево — две улицы шириной по 15 метров. Под прямым углом к главному каналу прокопаны малые. Ширина каждого 18,3 метра, а расстояние между ними 21,4 метра. Вдоль каналов участки под строения. Длиной 46,5 метра и шириной 18,3. Всего 7272 дома.

Нет, это не город, а холодный, бездушный лагерь, где все просматривается, все, если надо, простреливается. Ни одного изгиба, ни одной кривой. Все идеально, правильно и утомительно ровно.

Как уст румяных без улыбки,

Без грамматической ошибки

Я русской речи не люблю.

Трезини знал этот чертеж, вероятно, даже тщательно знакомился с ним. Настолько тщательно, что позже воспользовался им. Неизвестно, правда, по собственному почину или по велению государя, но об этом речь еще впереди. А пока архитектор занят важным делом: строит одноэтажное мазанковое здание для размещения главного правительственного учреждения — Сената.

Случилось это так. Как сообщает «Журнал, или Поденная записка… Петра Великого», «в апреле месяце [1712 года] приехали из Москвы в Санктпитербург генерал-фельдмаршал Шереметев и несколько сенаторских персон и с того времени Сенаторы и Сенаторское правительство началось быть в Петербурге». Окончательный переезд в 1713 году всего Сената на берега Невы утверждал за Петербургом «должность» столицы государства. Исполнилась еще одна мечта Петра Алексеевича. Но торжества по этому поводу не было. Слишком уже привычной была мысль о новой столице на берегах Невы, а переезд Сената — естественное действие в общей цепи событий.

Правительствующий Сенат укрыли за мощными стенами и бастионами крепости. Теперь вся российская власть разместилась по обеим сторонам реки. Дворец и фортеция оказались прочно связаны невидимыми нитями.

Появились в столице каменные дворцы, перестраивали в камне фортецию, а вот каменного храма еще не было. Непорядок, недосмотр. И 3 мая, ровно через шесть лет после начала перестройки крепости, вместо старой деревянной церкви заложили новую каменную во имя апостолов Петра и Павла. По сему поводу было «великое шумство» с вином и пальбой из пушек. А строить храм царь повелел все тому же Трезини.

Петр Алексеевич высказал пожелание: быть храму большим, вместительным. Главным в столице. Но первоочередное в нем — колокольня. Ее возводить сначала. А делать ее такой, чтобы можно было подниматься наверх и обозревать весь город. Колокольня столь же нужна новой столице, как и каменная фортеция. Для Трезини это еще одно здание в добавление ко многим уже имеющимся.

Может, слишком много дел для одного человека? Для Трезини — нет. Обилие работы не смущает его. Сто с лишним лет спустя Пушкин скажет о младшем современнике архитектора, поэте Василии Тредиаковском — вечный труженик. Это определение полностью соответствует и характеру первого зодчего Петербурга. Сходную характеристику — «неутомимый возовик» — дал поэту Радищев, еще заставший Тредиаковского в живых. «Возовиком» был и Трезини. Чем больше дел взваливали на него, тем упорнее тащил он свой воз. В конце концов оказалось, что именно он заложил в болотистую почву