Петербурга тот прочный фундамент, на котором другие зодчие достигли вершин архитектурного искусства. Вершин, принесших всемирную славу городу на Неве.

«Северный парадиз»

I

В Москве сияли на солнце золотые купола многочисленных храмов. В дни особых торжеств священники кремлевских соборов, в одеяниях, сверкающих золотым шитьем и драгоценными камнями, являли народу великие реликвии. Были здесь риза Христа, часть ризы Богоматери, правая рука апостола Андрея, голова Иоанна Златоуста, голова Григория Богослова, часть мощей Иоанна Крестителя и Георгия Победоносца. По едкому замечанию Герцена, «в… Москве покоятся мощи всех святых из русских, которые не поместились в Киеве, даже таких, о смерти которых доселе идет спор…».

В Петербурге куполов не было. Они уступили место тонким шпилям, протыкавшим серое небо.

Округлость купола сулила покой и благолепие. Шпиль вносил напряженное беспокойство.

Не было в городе на Неве и священных реликвий. Ничто не привлекало сюда духовного взора народа. Мало того, здесь православные храмы соседствовали с церквами еретиков. На Адмиралтейской стороне, к примеру, на две иноземные церкви — две православные.

Совсем недостаточно только освободить исконные земли и построить на них новый город. Мало только обезопасить его, соорудив мощные крепости, и далеко отодвинуть врага. В городе, которому предстоит стать столицей, обязана быть своя священная реликвия. Она станет привлекать людей, поселит в их душах веру в прочное будущее, пробудит воспоминания о славном прошлом. Необходимость такой реликвии хорошо понимал царь Петр Алексеевич. Наконец он принял решение.

На Московской стороне, за Смоляным двором, там, где Черная речка (ныне Монастырка) впадает в Неву, царь велел поставить большой монастырь во имя Александра Невского. Место выбрали со знанием дела. Бытовало предание, что именно здесь новгородский князь в 1240 году разгромил войско шведского ярла Биргера. (Битва на самом деле произошла выше по течению, около устья Ижоры, и Петр мог знать об этом, но важно было иметь монастырь рядом с городом, и царь предпочел «поверить» народной легенде.) В 1545 году Церковь причислила князя к лику святых. И теперь Петр собрался перенести в новый монастырь его мощи.

В июльский день 1710 года при стечении народа, в присутствии многих генералов и офицеров, под гром пушек царь указал место, где стоять монастырю. Архимандрит Феодосий, будущий настоятель, водрузил на сем месте деревянный крест с надписью: «Повелением Царского Пресветлого Величества на сем месте имеет создатися монастырь».

Так Петербург обретал и священную реликвию, и величественный памятник победы над шведами.

Не суровый форт или дом вельможи, не пороховой погреб или городскую аптеку предстояло возвести Трезини, а величественный ансамбль. Духовный центр города. Памятник русской военной славы. Памятник новой эпохи в истории России. Вот какую сложную задачу следовало решить зодчему.

Многие месяцы напряженных раздумий, работы урывками, в часы, свободные от повседневных хлопот на строительных площадках и в Канцелярии. Трудные, но счастливые часы истинного творчества. Скорее всего, к середине 1716 года модель будущего монастыря готова. Исполнены и все чертежи. Модель, увы, не сохранилась. Но в том же году художник Зубов, гравируя свою знаменитую «Панораму Петербурга», на отдельном листе изобразил монастырь будто уже построенный.

Главный фасад монастыря смотрит на Неву. Высокая балюстрада с вазами и скульптурами на столбах отделяет его от набережной. За ней — просторный партерный цветник. И наконец, обитель — дворец, растянувшийся на восемьдесят пять окон и дверей в ряд.

В центре — храм Святой Троицы. Внешне он напоминает знакомый нам сегодня Петропавловский собор в крепости. Со стороны главного входа в храм, с реки, к нему вплотную примыкает высокая колокольня, увенчанная длинным шпилем (опять как в крепостном соборе). Если припомнить, что к этому времени адмиралтейская игла уже существовала (правда, была она несколько короче, чем теперь) и вчерне был готов проект звонницы со шпилем в Петропавловской фортеции, то, по замыслу Трезини, в плоском городе возникало три главные пронзительные вертикали.

Вправо и влево от собора, уступами выдвигаясь вперед, — два двухэтажных корпуса из трех зданий каждый. Прием постановки зданий уступами успешно использовали некогда зодчие Генуи. Он придает движение и живописность всему ансамблю. (В Петербурге, кстати, существовало еще одно подобное здание — Псковское архиерейское подворье на 24-й линии Васильевского острова. Не исключено, что его также построил Трезини.)

Движение протяженных корпусов (как говорят архитекторы, на 38 осей — дверей и окон в ряд — каждый) сдерживают по краям трехэтажные строения. Справа (если смотреть от реки) — однокупольная церковь. Слева — корпус под высокой четырехскатной крышей. Тридцать лет спустя точно так же, но только еще более мощными объемами флигелей Франческо Бартоломео Растрелли остановит разлет вправо и влево дворцов Петергофа и Царского Села.

С тыльной стороны боковые корпуса смотрят открытыми галереями на внутренний, хозяйственный двор. (Растрелли охотно использовал и этот прием при создании Смольного монастыря.) Полуколонны на галереях, пилястры с очень рельефными ионическими капителями на церкви и корпусе под четырехскатной крышей придают ансамблю еще более светский характер.

Прямоугольный внутренний двор огорожен с трех сторон двухэтажными строениями и красивой оградой с двумя нарядными воротами. Некое подобие будущей циркумференции Царскосельского дворца. Но там флигеля станут обрамлять парадный двор, а здесь — хозяйственный.

Все упомянутые сходства вовсе не дают права ставить знак равенства между способностями Трезини и гениальностью Растрелли. Смольный, Царское Село, Петергоф — вершины русской архитектуры стиля барокко. Но они не могли возникнуть на пустом месте. Кто-то должен был подготовить достойное основание. И этим «кто-то» стал уроженец предгорий Альп — Доминико Трезини.

Кирпично-красный, с белыми порталами, наличниками окон, полуколоннами и пилястрами, ансамбль Трезини резко отличался от древнерусских монастырей, укрытых грозными крепостными стенами. По размаху, по торжественной, строгой нарядности Россия еще не знала подобных строений. И Петр, любуясь моделью, охотно одобрил ее. Его новая столица обретала достойное сооружение. В архиве Меншикова сохранилось прелюбопытнейшее распоряжение генерал-губернатора:

«Указ господину архитектору Трезину. По указу Его Царского Величества велено в… монастыре святого Александра Невского начать построение ныняшнего лета, а по доношению архимандрита Феодосия, что к заложению в начале церкви архитектора не имеет, и того ради предлагаем, что надлежит… ехать в помянутый монастырь Вам и по предложению вышереченного архимандрита Феодосия церков заложить…

апреля 28 дня 1717 года».

И Меншиков, и архимандрит хорошо знают, кто создал проект монастырского ансамбля. Но они не ведают, кому государь доверит строительство. Разделение обязанностей архитектора-проектировщика и архитектора-строителя тоже одно из новшеств царя Петра. При малом числе умелых специалистов такое разделение очень удобно. Ускоряет и удешевляет дело. А то, что хороший проект во время строительства может быть изменен и даже испорчен, это уже никого не волнует. Главное — построить. Потом эту систему забудут. А через много десятилетий вновь вернутся к ней, как и