Несмотря на явный успех, Мольтке столкнулся с двумя силами, ограничивающими сферу его влияния. Главной из этих сил был опять же Бисмарк. Он, как и прежде, выступал выразителем идеи ограниченной войны. Мольтке был в корне не согласен с подобной концепцией. Осталась запись разговора Мольтке с кронпринцем, во время которого кронпринц поинтересовался, что произойдет после взятия Парижа. Мольтке ответил: «Мы двинемся на юг Франции, чтобы окончательно уничтожить врага».

Кронпринц. А что случится, когда мы исчерпаем собственные силы, когда больше не сможем выигрывать сражения?

Мольтке. Мы должны всегда выигрывать сражения. Мы должны полностью разгромить Францию.

Кронпринц. А потом?

Мольтке. Будем диктовать такой мир, какой захотим.

Кронпринц. А если по ходу дела мы умрем от потери крови?

Мольтке. Мы не должны умереть от потери крови. Если мы сделаем все, как надо, то в результате получим мир.

Затем кронпринц спросил, может ли Мольтке проинформировать его о текущей политической ситуации. «Нет, я занимаюсь исключительно военными вопросами», – ответил Мольтке.

Различия в точках зрения Бисмарка и Мольтке со всей очевидностью проступили во время обсуждений условий мирного договора. Война затягивалась, и Бисмарк, опасавшийся австрийского и британского вмешательства, хотел любой ценой закончить войну. Следовательно, обязательным условием является захват Парижа, и в этом случае не обойтись без артобстрела. Мольтке возразил, что они испытывают нехватку в тяжелой артиллерии и в первую очередь следует навести порядок в Германии. В ответ Бисмарк напомнил ему ряд случаев, в которых был виноват Мольтке, и заявил, что усмотрел личные мотивы там, где место было только техническим соображениям. И в самом деле, был момент, когда кронпринцесса, дочь королевы Виктории, высказалась против обстрела Парижа; к тому же Мольтке был женат на англичанке.

Бисмарк обвинил Мольтке в том, что он попал под английское влияние. Защищаясь, Мольтке настаивал, что действовал исходя исключительно из военных соображений. Дело зашло так далеко, что Мольтке решил поставить короля перед выбором: или Бисмарк, или он. Мольтке изложил свои мотивы в докладной записке, но записка так никогда и не была отправлена; она была только зарегистрирована и подшита в дело. Думается, что Мольтке просто хотел выплеснуть накопившееся возмущение и обиду на бумагу.

Но вот дело дошло до обсуждения мирных условий. Предложения Мольтке отражали чувства победителя. Он требовал объединить старые имперские территории Эльзаса-Лотарингии с новой германской империей; создать стратегический гласис на западе, состоящий из Западной Лотарингии, части Бургундии и таких важных пунктов, как Нанси, Люневиль, Бельфор, Монбельяр. Впоследствии именно они сформируют часть восточной оборонительной системы Франции. Он хотел закрепить победу и считал, что в следующей франко-германской войне с самого начала Франция должна оказаться в невыгодном положении. Бисмарк, руководствуясь скорее политическими, чем военными соображениями, требовал вернуть Эльзас и Лотарингию. Он не хотел слушать ни о каком стратегическом гласисе. Единственно чего удалось добиться Мольтке, так это крепости Мец.

Второй силой, с которой столкнулся Мольтке, оказался Леон Гамбетта. Этот молодой юрист был лидером крайне левых буржуазных республиканцев во Франции. В его лице Мольтке впервые столкнулся с современной демократией. В правительстве национальной обороны Гамбетта совмещал должности военного министра, министра финансов и иностранных дел Франции. С невероятным фанатизмом он штамповал новые армии на севере и западе Франции и умышленно развязывал народную войну против прусских захватчиков.

Для обороны Парижа были стянуты все свободные силы, которыми располагала Франция. Мольтке всегда рассматривал войну как противоборство регулярных армий. Само по себе достаточно плохо, писал он в то время брату Адольфу, что теперь, как никогда, война приобретает новый характер, замешенный на ненависти народов. Нельзя натравливать народы друг на друга. Такой путь ведет нас не к прогрессу, а возвращает обратно к варварству. Этот семидесятилетний человек, любимой книгой которого была Библия, уже вглядывался в очертания совершенно новый войны. Он, сам того не подозревая, участвовал в подготовке войны нового уровня. Любопытно, что Людендорф, представитель следующего поколения, заявил, что кампания 1870 года вообще не была войной.

VIII

Новая Германская империя представляла странную смесь из элементов конституционного государства и пережитков эпохи монархического абсолютизма. Империя имела рейхстаг, или имперский парламент, сформированный на основе всеобщего избирательного права, и канцлера вместе с горсткой государственных секретарей. Примечательно, что среди последних не было военного министра, но, как мы уже знаем, Бисмарк хотел возложить ответственность за решение военных вопросов на прусскую армию. В результате прусский Генеральный штаб стал высшей военной властью. Баварский Генеральный штаб был сохранен, но стал просто тенью, второстепенной властью. Зачастую государства империи направляли офицеров на службу в прусский Генеральный штаб. План создания федерального командного министерства так и остался на уровне обсуждения. Вообще говоря, возведение империи подгонялось под личную политику Бисмарка.

Теперь Германская империя обладала лучшей в мире армией, а Генеральный штаб служил образцом для других государств. Кроме того, один из величайших государственных деятелей своего времени решал вопросы, связанные с внешней политикой. Однако не все было так уж благополучно. Как нельзя собрать ягоды с чертополоха, писала в то время кронпринцесса своей матери, королеве Виктории, так нельзя ожидать от Бисмарка того, чего страстно желает Германия, а именно мира между различными классами общества и разными народами, религиями и партиями, дружеских отношений с соседями, свободы и справедливости. Возможно, принцесса была пристрастной, но нельзя отмахнуться от ее слов.

Отец принцессы, принц-консорт, когда-то мечтал о действительно свободной Германской империи. Еще живо было то поколение, которое являлось свидетелем больших социальных конфликтов. В нем был источник либерализма благородного кронпринца, а последовавший за войной экономический подъем, казалось, усилил его надежды. Однако приток новых денежных средств вызвал новые проблемы. Германия, как государство, поздно появилась на европейской сцене. По этой причине она боялась оказаться в отстающих. Вполне естественно, она испытывала чувство неудовлетворенности, которое выражалось в настойчивом отстаивании своих прав, принимавшем довольно грубые формы. Теперь высокомерный, презрительный тон, который так ненавидел Ницше, стал отличительным признаком типичного германского офицера. Сюда вписывалась и грубая демонстрация богатства со стороны новых деловых и промышленных магнатов. Дворец железнодорожного короля Страусберга в Берлине затмил старые дворцы землевладельцев. Мир Мольтке медленно приходил в упадок.

В 1874 году Генрих фон Трейчке получил кафедру истории в Берлинском университете. Трейчке был сыном саксонского генерала чешского происхождения. Он начал карьеру как либерал, но впоследствии стал типичным представителем нового «национал-либерализма» и в конечном счете полностью избавился от либеральных настроений. Он был сторонником «Великой Пруссии» и родоначальником школы тех беснующихся милитаристских литераторов, которые добились, что для большинства европейцев Пруссия стала олицетворением не столько жестокости, сколько претенциозности и дурных манер. Только усталые, скучные и нежизнеспособные поколения, объявил Трейчке, мечтали о прочном мире; война – «превосходное лекарство для человеческой расы», из которой человечество в результате извлечет огромную выгоду.