— Ты бы стал хранить такое опасное вещество в своемдоме? Стал бы?

— Разумеется, нет, — ответил наконецФоскари. — Город бы не позволил этого. Ты же знаешь, что в нашей частиВенеции по закону запрещено держать любые взрывоопасные вещества.

— Но почему жизни одних венецианцев ценятся большежизни других? — возмутилась Бьянка. — Почему одни заслуживают защиты,а вдовы, мужья которых сражались за республику и застраивали ее, не получаютничего?!

Йен был в растерянности, он не знал, как и ответить ей.Бьянка была абсолютно права — он виновен хотя бы потому, что отказывался думатьо подобных вещах. Откинувшись на подушки, обшитые золотистым бархатом, которыележали вдоль всего сиденья, он решил сменить тему:

— Вот что я тебе скажу. Боюсь, что, оказавшисьзамешанной в убийстве, ты лишила себя права судить и даже обсуждать поведениедругих людей. Так что ни мое поведение, ни поведение любого другого венецианцатебя не касается, дорогая моя. Почему ты решила, что можешь просто так уйти измоего дома, даже не испросив моего разрешения? Или, может, ты вообразила, чтопосле вчерашней ночи можешь вертеть мною, как тебе заблагорассудится?

Ни боль, пульсирующая у нее в голове, ни саднящее горло, ниусталость, сковавшая все члены, не шли ни в какое сравнение с полным отчаянием,охватившим ее существо. Брошенное Йеном ей в лицо обвинение в том, что онанарочно переспала с ним, чтобы использовать его в своих целях, было гораздообиднее, чем все его насмешки. Между прочим, овладевая ею, задыхаясь в огнестрасти, он шептал ей на ухо всяческие нежности, говорил комплименты. Как онсмеет так себя вести после всего, что было?!

Бьянка заговорила. Ее голос был спокойным и сдержанным иничем не выдавал обиды, клокотавшей в ее душе:

— В течение каких-то десяти часов, милорд, я потеряланевинность, чудом помогла появиться на свет младенцу, была завалена обломкамивзорвавшегося здания, устроила больницу для раненых, перевязала две сотниобожженных, зафиксировала пятьдесят сломанных костей, удалила нагноившийсяаппендикс и зашила ножку куклы, которую принесла мне одна девочка. И даже есливы отрицаете мои способности, боюсь, я не могу согласиться с вами в том, чтосумела соблазнить вас, причем сделала это по злому умыслу. Мало того что я незнаю, как это делается, у меня просто нет времени на такие вещи. —Вздохнув, она продолжила: — Я ушла из дома без вашего разрешения, потому что уменя было буквально несколько секунд на то, чтобы собраться. Приди я пятью минутамипозже, и женщина, и ее ребенок умерли бы. Так неужели вам ваши правила дорожеих жизни?

В ее голосе не осталось ни вызова, ни злобы — одно лишьлюбопытство. Фоскари был готов признаться себе, что слегка перегнул палку,обвинив ее в том, что она соблазнила его — ведь именно он всего за несколькочасов до этого намеревался уложить ее в свою постель. То, что всего несколькоминут назад можно было назвать гневом, теперь превратилось в смесьразнообразных эмоций: угрызения совести, отчаяния, неуверенности, смущения иболи. Чувство, наполнившее его грудь, можно было назвать облегчением —облегчением по поводу того, что она в безопасности, что она не оставила его,точнее, не сбежала от него.

— Ты больше не уйдешь таким же образом, —утвердительно произнес Йен, однако Бьянка предпочла отнестись к его словам какк вопросу.

— Я не могу пообещать вам это, милорд, —отозвалась она.

Фоскари продолжил, словно не слыша ее возражения:

— Каждый раз, собираясь выходить из дома, ты должнаставить меня в известность. И ты всегда будешь выходить только в сопровожденииодного из слуг, который будет выполнять роль твоего телохранителя. Причем яимею в виду взрослого слугу, а не того мальчишку.

— Будьте же благоразумны, милорд. Я провожурасследование убийства, которое требует осторожности и хитрости. Поэтому я немогу ходить по городу в сопровождении целой армии слуг. В противном случае ярискую все испортить. Будь у меня такой же ум, как у вас, я бы заподозрила, чтовы нарочно пытаетесь поставить препоны у меня на пути и всеми силами хотитедобиться того, чтобы я не смогла доказать собственную невиновность.

— Ты будешь вести себя так, как я сказал.

— Может быть.

В наступившем после этого обмена доводами молчании Фоскаривнимательно разглядывал Бьянку.

Она была грязной и растрепанной.

И, несмотря на это, очаровательной.

Йен высунул голову из каюты, сказал что-то гондольерам,затем задернул шторки на окнах, схватил Бьянку в объятия и прижал к своейгруди.

Поначалу молодая женщина из последних сил сопротивлялась,пытаясь усидеть на месте, но, почувствовав, как руки Йена прикасаются к еетелу, его тепло, исходивший от него, ставший уже знакомым ей аромат, Бьянка немогла сопротивляться дольше. Она просто полежит у него на руках, сказала онасебе, и не будет даже пробовать соблазнить его. Да, это будет замечательно! Онане шевельнется, не издаст ни единого звука.

Фоскари был удивлен, хотя и несколько озадачен еепассивностью. Прижав ее голову к своей груди, он бережно убрал спутавшиесяволосы. Затем его сильные опытные пальцы стали слегка массировать ее шею, инапряжение, сковывавшее ее, постепенно исчезло. Потом его руки скользнули ей заспину. Это было божественно.

Бьянка от наслаждения закрыла глаза. Руки Йена продолжалипутешествие по ее телу и вскоре уже нежно щекотали ее затекшие ноги. Женщинераньше и в голову не приходило, что прикосновения к ногам могут вызвать столькоприятных ощущений, но в тот день она поняла свою ошибку. Вот большой палецФоскари круговыми движениями прошелся по ее ступне, а затем принялся растиратьвсе ее пальчики. Напряжение уходило, она постепенно таяла в этом блаженстве.Когда руки Йена поднялись выше по ее ногам и, задрав ей юбку, заскользили по еебедрам, Бьянка едва сдержала сладострастный стон. А как только его пальцыпроникли в ее самое сокровенное место, Бьянке пришлось прикусить язык, чтобы незакричать. Ей казалось, что она смогла овладеть собой, как вдруг, словнооткуда-то издалека, Бьянка услыхала собственный голос, который умолял Фоскарипоскорее взять ее.

— Тебе нравится? — спросил Йен, ритмично массируячувствительный уголок ее лона.

— Да, да! — задыхаясь, ответила Бьянка. —Только не останавливайся. Делай что угодно, только не останавливайся.

Йен улыбнулся, зарывшись лицом в ее волосы. Он выжидалподходящего мгновения. Как только ее дыхание участилось, он отнял руку.

— Нет, прошу тебя, не останавливайся! — Онаподняла на него полные желания и мольбы глаза.

Усмехнувшись, Йен слегка погладил ее, а затем сталнашептывать ей на ухо всякие соблазнительные вещи. Он говорил, что хочет взятьее до того, как она испытает оргазм, что хочет, чтобы она села на него верхом иобхватила его талию ногами, а он бы тогда смог держать ее груди в своих ладоняхи катать ее соски между пальцами, доводя ее этими ласками до исступления.