Например, если федеральные власти, власти штата или местные вообще воспримут идею программ создания рабочих мест для безработных, было бы разумно сочетать эту политику с обязательной квотой, требующей резервировать 50 % новых рабочих мест для женщин. Я вполне допускаю, что политикам придет в голову создать специальную программу обеспечения работой мужчин, ведь женщинам незачем работать, у них есть домашние обязанности. В первые годы экономического перехода в некоторых странах Восточной Европы политика создания рабочих мест была направлена на безработных мужчин – считалось, что модель «мужчина-кормилец/женщина-домохозяйка» предпочтительней своей альтернативы. Поскольку в частном секторе создавалось ничтожно мало рабочих мест по сравнению с государственным, в экономике просто не было достаточно работы, чтобы трудоустроить всех, кто оказался не у дел из-за экономического перехода. Чтобы обуздать безработицу, женщин вынудили вернуться в дом мерами рефамилизации, и это была явная трудовая дискриминация женщин, поскольку навязыванию свободного рынка сопутствовало возвращение к традиционным гендерным ролям.

Когда заходит речь о квотах, большинство людей обычно имеют в виду элитные должности во власти, но важно понимать, что сами по себе квоты не могут устранить все барьеры. Могут найтись и другие способы увеличить число женщин-руководителей, но основная идея состоит в том, чтобы создавать больше положительных ролевых моделей, что, возможно, даст начало переформированию общественного мнения. Все женщины и девочки страдают, если общество считает амбициозных женщин безнравственными или уродливыми, а властность и склонность руководить – природными мужскими качествами. Патриархальная культура пронизывает общество, и как мужчины, так и женщины чувствуют дискомфорт при мысли о женщинах во власти. Сильные и компетентные женщины считаются менее женственными, если не откровенно неприятными. Обратите внимание, какими словами Time в 1948 г. описывает «самую влиятельную из ныне живущих женщин» румынку Анну Паукер: «Сейчас она жирная и уродливая, но когда-то была стройной и (по воспоминаниям друзей) красивой. Когда-то она была сердечной, застенчивой и полной сочувствия к угнетенным, в число которых входила сама. Теперь она холодна как замерзший Дунай, надменна как боярин в своих владениях и безжалостна как коса в полях Молдавии». Паукер становится тем уродливей, чем больше власти получает; с природной скромностью и сердечностью покончено, когда она вступает в захваченные мужчинами коридоры власти. Неудивительно, что на обложке Time представлен неприглядный профиль злобной немолодой женщины с короткими седыми волосами[102].

Отрицательный образ толстой и некрасивой коммунистки сознательно создавался и воспроизводился американскими СМИ на всем протяжении холодной войны. Я, росшая в эру Рейгана, верила этим отталкивающим стереотипам о непривлекательных советских женщинах. Помню рекламу сети закусочных Wendy’s середины 1980-х гг. – показ мод в советском стиле. Реклама, играющая на худших американских клише, изображает жирную тетку средних лет в сером рабочем халате и старушечьей косынке, расхаживающей взад-вперед по мосткам под портретом Ленина. Другая мужеподобная женщина в военной форме защитного цвета объявляет: «Дневной наряд, вечерний наряд, купальный костюм». А первая выходит все в одном и том же балахоне, только с дополнениями: фонарь к «вечернему наряду», надувной мяч к «купальному костюму». Закадровый голос сообщает зрителям, что в Wendy’s они имеют возможность выбирать (в отличие от людей в СССР), но именно образ советской женственности (или ее отсутствия) придает рекламе действенность. Я впервые увидела ее еще подростком и, конечно, подумала, что стремление получить право вето может каким-то образом лишить меня женственности. Когда я, наконец, добыла место в «Совете безопасности», то гадала, не считают ли мальчики, что наказали меня, сделав представителем «империи зла».

Разумеется, представлять страны Восточного блока было еще и намного сложнее, чем Соединенные Штаты, Великобританию или Францию. Чтобы говорить от имени западной страны, достаточно было внимательно прочитывать газеты или штудировать U. S. News & World Report. Чтобы уяснить себе идеологические или практические мотивы внешней политики Советского Союза или Восточного блока, нужно было быть мастером поиска. В те дни, задолго до интернета, изучать внешнюю политику приходилось по печатным источникам, обычно доступным только в библиотеке, а если вам хотелось прочитать настоящие протоколы заседаний ООН, нужно было пробраться в университетскую библиотеку. Чтобы выиграть первый приз, я должна была читать книги и отчеты стран Восточного блока. Мне нужно было понимать их взгляды и убеждения, чтобы более убедительно их представлять.

В 1987 г., готовясь выступать за Советский Союз в Совбезе на конференции «Модели ООН», я наткнулась на большой богато иллюстрированный том. Изданная в 1975 г., объявленном Организацией Объединенных Наций Годом женщин, книга «Женщины в социалистическом обществе» представляла собой изящный образчик восточногерманской пропаганды, прославляющей достижения женщин Восточного блока. Пафосный текст на английском языке вызвал у меня подозрения, но изображения заворожили. Фотографии Розы Люксембург и Александры Коллонтай – потрясающе красивой женщины. Очаровательная 26-летняя Валентина Терешкова. Словно отвечая на западное стереотипное представление о замотанных и безобразных женщинах Восточного блока, Восточная Германия включила в книгу целую главу «Женщины, социализм, красота и любовь», полную стильных черно-белых фотографий великолепных моделей. На глянцевых страницах были разбросаны изображения стройных, привлекательных женщин, работающих на фабриках, в лабораториях, в классах, сидящих за столами для совещаний вместе с мужчинами. Женщины, состязающиеся на Олимпийских играх, женщины, улыбающиеся детям, группы смеющихся женщин-коллег.

Позднее, знакомясь с плановой экономикой, я поняла, что фотографии в книге представляли скорее коммунистический идеал, чем живую реальность социалистических стран Восточной Европы. В конце 1990-х гг., когда я впервые жила в Болгарии, уличные торговцы на каждом углу продавали женские трусы. В газетных киосках можно было вместе с утренним номером купить кружевные стринги, потому что люди пытались наверстать упущенное по сравнению с относительными лишениями в годы, предшествовавшие 1989-му. При социалистическом строе лица, занимавшиеся централизованным планированием, игнорировали мечты женщин, и существовала постоянная нехватка женских товаров, наличие которых женщины Запада считают само собой разумеющимся, в том числе основных средств гигиены. Болгарские дамы в возрасте до сих пор содрогаются, вспоминая жесткие ватно-марлевые прокладки, которыми вынуждены были пользоваться каждый месяц (если их удавалось достать). Славенка Дракулич уловила это недовольство, путешествуя по Восточной Европе в 1991 г. Она описывала жалобы, которые «постоянно слышала в Варшаве, Будапеште, Праге, Софии, Восточном Берлине: “Взгляни на нас, мы даже не похожи на женщин. У нас нет дезодорантов, парфюма, иногда даже мыла и зубной пасты. Нет изящного белья, нет колготок. Хуже всего, нет гигиенических прокладок. Что можно сказать, кроме того, что это унизительно?”» Женщины в Восточной Европе имели гораздо больше возможностей сделать карьеру, но им, безусловно, не хватало потребительских товаров, доступных жительницам Запада[103].