Чтобы это доказать, Рой Баумайстер и Хуан Пабло Мендоса соотнесли результаты всемирного исследования сексуальной жизни с независимым измерением гендерного неравенства. Они хотели продемонстрировать, что экономические возможности, открытые для женщин, приводят к более свободному сексу. Оказалось, что в странах с бóльшим равенством мужчин и женщин «больше случайного секса, больше половых партнеров на человека, ниже возраст начала половой жизни и бóльшая терпимость/одобрение добрачного секса». Таким образом, утверждают авторы, экономическая независимость женщин часто сопровождается смягчением общественных норм в отношении сексуальности. «Согласно сексуально-экономической теории, – поясняют Баумайстер и Мендоса, – если женщины не имеют прямого или легкого доступа к таким ресурсам, как политическое влияние, здравоохранение, деньги, образование и работа, секс становится для них основным средством получения доступа к хорошей жизни – следовательно, для женщин жизненно важно держать его цену высокой». Для этого они снижают предложение (никакого случайного секса), и цена растет. Это логика крайних консерваторов, считающих, что единственная возможность «сделать Америку снова великой» – это отменить контрацептивы и аборты, заставив женщин продавать секс, чтобы обеспечивать свое существование. Предполагается, что, если сексуальность станет для них единственным средством выживания, они поднимут ее стоимость и спасут целое поколение мужчин от праздной жизни[110].

В капиталистической экономике женщины имеют актив (секс), который могут продавать или отдавать, работая в секс-индустрии либо менее откровенными, но столь же коммерческими, по сути, способами – в качестве любовниц или жен. Чтобы удовлетворять свои базовые потребности (пища, кров, медицинская помощь, образование), они должны продавать секс или зарабатывать деньги, оплачивая эти ресурсы иным способом. Чем больше у них возможностей зарабатывать (в обществах с высоким уровнем гендерного равенства), тем менее они склонны продавать секс и тем вероятнее, что они занимаются сексом для удовольствия. Можно предположить, что женщины в обществе, которое за счет бюджета обеспечивает своих граждан такими базовыми благами, как пища, жилье, здравоохранение и образование, имеют меньше стимулов сдерживать свою сексуальность, чтобы цена на нее оставалась высокой. Иными словами, в обществах с высоким уровнем гендерного равенства, сильными мерами защиты репродуктивной свободы и развитыми системами социального обеспечения женщинам почти не приходится беспокоиться о том, на сколько потянет их секс на свободном рынке. При таких условиях, согласно модели сексуально-экономической теории, женская сексуальность вообще перестает быть товаром.

Кстати, я в восторге от сексуально-экономической теории и считаю, что эта модель многое позволяет понять о том, как «работает» сексуальность в капиталистическом обществе. Сексуально-экономическая теория верна, но лишь в границах рыночной модели. Когда читаешь работы Баумайстера и его коллег наряду с критикой восприятия сексуальности при капитализме, наблюдаешь красивое соответствие. Возможно, не осознавая этого, авторы сексуально-экономической теории опираются на давнюю традицию критики капитализма с социалистических позиций: он превращает все человеческие отношения в товар, а женщин в движимое имущество. Еще в 1848 г. Карл Маркс и Фридрих Энгельс заметили, что капитализм[111] не оставил

С тех пор теоретики социализма обвиняли капитализм в товаризации женской сексуальности и утверждали, что экономическая независимость женщин от мужчин и коллективная собственность на средства производства освободят личные отношения от экономических расчетов. С их точки зрения, более эгалитарное общество, в котором мужчины и женщины вместе живут и работают как равные, приведет к сложению отношений другого типа, основанных на любви и взаимной привязанности и не оскверненных соображениями стоимости, ценности и обмена[112].

★

Еще в эпоху утопического социализма 1830-х гг. теоретики утверждали, что посткапиталистические общества создадут новую сексуальную мораль. В книге 1879 г. «Женщина и социализм» Август Бебель писал, что сексуальное желание является естественным и здоровым и что женщина должна быть освобождена от социально одобряемых в то время собственнических отношений, уродующих и подавляющих ее сексуальность с тем, чтобы та стала малодоступной.

Читая эти слова в XXI в., трудно понять, насколько смелыми они были в конце XIX в., когда книга увидела свет. Бебель искренне верил, что сексуальность – личное дело человека (современные ЛГБТ-активисты почитают его как первого политика, публично выступившего за права гомосексуальных людей в 1898 г.). Фридрих Энгельс в 1884 г. заметил также, что порабощение женщин проистекает из стремления мужчин иметь законных наследников богатства. Чтобы гарантировать, что это действительно его дети, мужчина должен был контролировать сексуальность женщины через институт моногамного брака. Моногамия и фертильность женщины, таким образом, стали товарами, которыми мужчины обменивались с целью передачи накопленных богатства и власти будущим поколениям своих потомков. Однако требование «верности» касалось только женщин, поскольку мужчины могли безнаказанно иметь сексуальные отношения вне брака, и брачный контракт лишал большинство женщин не только власти над своим телом, но и фундаментальных прав личности. Брак низводил женщин в положение собственности своих мужей[114].