Красные тряпочные звёздочки вешал на грудь детям сам Сергей Семёнович Перегуда.

Верочка спокойно сидит рядом с Катей. И вдруг встрепенулась: «Мама, смотри Вовке надели звёздочку, а мне нет». И заплакала.

Вовка – это сын Павлины Зуевой. И он – главный товарищ Верочки по уличным играм.

Катя машинально оглядывается в сторону семейства доктора Троицкого. Мальчик, что постарше, сполз с лавки. Подошёл к Верочке, насупившись, проговорил: «Что ревёшь? Мне тоже не дали звёздочку. Я же не реву». Верочка посветлела, заулыбалась: «А почему Вовке дали? Он и читать не умеет. А я умею, и мне не дали». «Я тоже читать умею. И ничего. Я тебе таких звёздочек, знаешь, сколько наделаю», – серьёзно говорит мальчик. «Правда?» – обрадовалась Верочка.

– Вот и подружились, – Троицкий незаметно подошёл к Кате. Как-то уж слишком доброжелательно говорит, – позвольте представиться, доктор Троицкий, Федор Игнатьевич.

Посмотрел на Катю жадно и ласково, так что ей стало неловко. Подумала: верно, давно у него женщины не было. Ещё врач называется.

А доктор Троицкий продолжает:

– Назначен главным врачом в вашу больницу.

Протягивает Кате руку. Катя неловко протягивает свою ладонь:

– Катя… Катерина Петровна Григорьева. Муж на местной фабрике бухгалтерией заведует. Ещё в восемнадцатом годе, – Катя укоряет себя за просторечье «годе». Повторяет фразу, – в восемнадцатом году прошёл партийную школу комиссара Перельмана.

Зачем она про Перельмана сказала? Что-то острое и жгучее вдруг вспыхнуло в ней. Но все быстро прошло, и нет сожаления.

При имени Перельман доктор Троицкий становится серьёзным:

– Исаак Перельман. Я был свидетелем его смерти. Ну не будем о печальном прошлом. Надеюсь, будем дружить семьями. Наши дети уже подружились.

– Я знаю о смерти Исаака Львовича, – отзывается Катя, – а что касается дружить семьями, – она как-то двусмысленно улыбнулась, – не возражаю.

Катя оглядывается на дочь. Та весело щебечет в окружении братьев Троицких.

Мельком бросает взгляд на Колю Клюева. Тот насупился. Отодвинулся на край лавки. Катя проглатывает смешинку: ревнивый, однако, Коля Клюев. Она трогает его за плёчо. Клюев бросает сердитый взгляд на доктора. «Коля, познакомьтесь. Это доктор Троицкий. Вы же мне о нём говорили», – Катя широко улыбается. «Учитель ботаники нынешней школы, Николай Клюев», – сухо сообщает Николай, слегка привстав.

Из школы Катя уходила с Клюевым. Как-то не задумываясь, взяла его под руку. Оглянулась на доктора. Тот помахал ей рукой.

Верочка тянется к братьям Троицким. Братья смущённо улыбаются ей. А Клюев уже сыплет шутками легко и весело. И весело звенит трава, ещё помнящая жаркое лето. Листья лип и берёз шепчутся о чём-то тихом и светлом. И Кате свободно и радостно. И вдруг за спиной – голос глухой и утробный: «Веселитесь, веселитесь. Повеселитесь ещё». Катя испуганно оглядывается. Верочка заплакала. Далеко, в конце улицы исчезает какая-то неясная тень. Клюев, неловко скрывая смутную тревогу, пытается шутить: «И услышали они Глас Божий». «О Господе всуе не надо», – останавливает его Катя. Она обнимает плачущую дочку:

– Ну что, милая. Почему плачешь?

– Мне страшно, – сквозь слёзы отвечает Верочка.

– Вот, сейчас домой придём. Там папа. Он нас защитит.

Холодно кивнув Николаю, Катя поспешила домой.

Небесный счетовод начал отсчёт сущего времени. Но боя его часов никто не услышал. Молодые ещё. Глухи к гласу Всевышнего.

Никольскую церковь большевики закрыли в 1928 году. Вскоре отец Исаакий, настоятель Никольской, вместе со своей супругой, попадьёй Марфой Аполлинарьевной, исчезли за одну ночь. Соседи шепотом передавали, вроде той ночью слышали, как голосила Марфа Аполлинарьевна. Но грубые рыки пресекли её крик. Никто из соседей не вышел проведать, что случилось со священником.

Стоит их дом нынче под тяжёлым амбарным замком. И окна заколочены досками. Как закрыли церковь, все ждали беды.

В школу явился Сергей Семёнович Перегуда. Велел собрать педсовет. Долго и путано говорил об усилении антирелигиозной пропаганды. При этом несколько раз строго взглянул на Катю.

После педсовета к Кате подошла Павлина Зуева. Сказала:

– Как это Вы, Екатерина Петровна, будете нынче учить наших детей, когда Ваш муж служитель культа? А?!

Зло сверкнула своими черными глазами.

– Ты что, Павлина, как с цепи сорвалась? Какой служитель культа? Или не знаешь, кем Константин Иванович на фабрике служит? – возмутилась Катя.

– Служит? Вот именно – служит регентом в нашей церкви.

– Но церковь полгода как закрыта, – возражает Катя.

– Ну, и что же, что закрыта! А регент, он и есть регент. Надо ещё разобраться с твоим регентом-ренегатом.

Павлина, хоть и всего-то уборщица, но секретарь партийной ячейки школы. И кроме неё есть ещё один, правда пока кандидат в члены партии, мужик, Фёдор Куроедов. Он окончил в школе вечерние курсы ликбеза и остался при школе то ли дворником, то ли сторожем. При деле: какой гвоздь прибить, или что. Ну, не бабам же, учительшам, гвозди забивать. Куроедов пришёл к директору школы и первым делом спросил, где тут у вас в партию большевиков принимают? И единогласно, числом в один голос Павлины Зуевой, был принят в кандидаты. Так что нынче Павлина не последний человек в школе. Сергей Семёнович Перегуда обещал должность ей выбить: «заместитель директора школы по воспитательной работе». Но не получилось. Ему сказали, что есть завуч Софья Поспелова. И точка. Но завхоз школе нужен. Завхозом стала Павлина. И при ней – Федор Куроедов, да две уборщицы Авдотья и Степанида. С ними у Зуевой тоже возникли проблемы. В комнате, где швабры и мётлы хранились, обнаружилась икона. И не какая-нибудь, а Иоанна Предтечи.

– Вы же в советской школе работаете, – возмущённо шипела Павлина на уборщиц, но так, чтоб не дай Бог, учителя и дети не услышали.

– Дык церкву-то позакрывали и батюшку в Тмутаракань сослали, – оправдывались Авдотья и Степанида. – И мужики наши со страху иконы выбросили.

– Не со страху, а потому что сознательные, – уже спокойно увещевала своих подчиненных Павлина. – Работают ведь ваши мужики на фабрике «Заря социализма»! Это ж понимать надо». И как это Павлина вовремя вспомнила, что Локаловская мануфактура нынче «Заря социализма»?

А сама Павлина с тревогой подумала: «Не дай Бог, заглянул бы в ту комнатку Сергей Семёнович Перегуда. Беды бы не обобрались».

Строго сказала уборщицам: «Убрать немедленно, – но что-то заставило её остановиться, и она прочувственно проговорила, – поймите, Божья икона, а рядом рубище – швабры с грязными тряпками». И откуда слово «рубище» вылезло. Никак – из молитвы! У неё, большевички. И откуда всё это лезет? Прошлое, проклятое прошлоё цепляется за подол. Павлина брезгливо передёрнула плечами.