Он очутился в длинном коридоре с давно оторванными половыми досками. Перепрыгивая с балки на балку, свернул в другую дверь. Отсюда он уже мог обороняться. Они могли напасть только по одному. И тут ввалился первый, вереща как помешанный. Монтировка врезалась в штукатурку над головой Макнила. Он даже этого не видел. Взмахнул битой и попал чернокожему по зубам. Тот рухнул навзничь, из рассеченных губ запузырилась кровь. Макнил прислонился к дверному косяку и стал ждать следующего. Но так и не дождался. Чернокожий с завываниями поковылял обратно на сумрачный балкон. Макнил услышал перешептывания, и затем кто-то громко выругался. И все стихло.

Макнил слышал только собственное хриплое дыхание. Когда глаза привыкли к темноте, он огляделся. Половые доски здесь тоже отсутствовали. В одном углу валялись драный матрас и ржавые развалины старой кровати. Окно на общий балкон было заколочено. Макнил пошарил в поисках телефона. Он мог бы вызвать подмогу, но на это требуется время, а он не знал, как долго сумеет сдерживать этих парней. Но у него не оказалось времени даже для звонка. В коридоре раздалось какое-то шипение, и ослепительно вспыхнул белый свет. Смоченная в бензине горящая куча тряпья. Макнил учуял запах, и густой черный дым тут же отбросил его в глубину комнаты. Просто безумие! Они готовы были спалить весь дом.

Он среагировал автоматически, больше в панике, чем по другой причине, и бросился в окно. Весь фанерный лист сорвался с гвоздей, на которых держался, и Макнил пролетел через проем вместе с рамой, прижав колени к груди и выбив окно плечом и головой. Он приземлился прямо на одного из нападавших, но между ними оказалась фанерная преграда. Макнил услышал, как выходит воздух из легких юнца – судорожными и глубокими всхлипами. Он не стал смотреть, кто это. Поднялся на ноги и побежал к лестнице, хотя ноги подкашивались. В панике он потерял биту. Но это не имело значения. Он был уже на лестнице и бежал вниз, перепрыгивая через три, даже пять ступенек. За ним неслись вопли и улюлюканье в жажде крови и мщения. Если его схватят, он труп.

У подножья лестницы через открытый дверной проем пробивался свет. Еще половина пролета, и Макнил выскочит и помчится к машине.

Он втянул полные легкие сладкого свежего воздуха и кинулся в дверь, на парковку, но тут ему в грудь со всей силы врезалась бейсбольная бита. По инерции он пролетел еще несколько ступеней, прежде чем рухнул на разбитое стекло и ощутил, как оно впивается в ладони и щеку. Он перекатился на спину и увидел ухмылку высокого и долговязого чернокожего юнца в джинсах в облипку и спущенной на шею бандане. С лестницы появились еще трое и встали рядом. Прыщавый сорвал маску, его лицо было залито кровью из разбитого носа и губ. В руке он держал металлическую трубу, глаза были полны ненависти и злобы.

Макнил лежал на бетонных плитах, приподнявшись на локте, и все еще пытался восстановить дыхание. Он понимал, что уже никак не успеет добраться до машины раньше них. Эти молодчики были похожи на диких раненых зверенышей. Они были вооружены и собирались его убить.

Прыщавый подтвердил свои намерения.

– Ты труп, мусор поганый!

Он поднял железную трубу, крепко сжимая ее в руке, и шагнул к нему. И тут его грудь взорвалась розовыми брызгами. Юнец даже не понял, что случилось, просто беззвучно завалился ничком на асфальт. Труба громко поскакала по тротуарной плитке.

Макнил потрясенно уставился на прыщавого. Он понятия не имел, что случилось. Остальные очумело замерли.

– Какого хрена?..

Чернокожий, ударивший Макнила бейсбольной битой по груди, шагнул к упавшему приятелю, и правая сторона его головы вдруг просто исчезла. Он крутанулся и рухнул на спину, единственный оставшийся глаз уставился на тучу над головой.

– Твою мать, он стреляет, на хер! – завопил еще один молокосос. – У него пушка!

И когда Макнил это услышал, все прыснули в разных направлениях, как животные при звуке выстрела из охотничьего ружья. Они исчезли за несколько секунд, и Макнил остался лежать в одиночестве, рядом с двумя мертвыми подростками. Он развернулся, быстро встал на колени и застыл в этой позе, обшаривая глазами окружающие дома в поисках снайпера. Он гадал, не станет ли следующим. Но никого не увидел, и третьего выстрела не последовало. Он поднялся на трясущихся ногах и посмотрел на двух парней, лежащих в медленно собирающихся озерцах собственной крови. Макнил поморщился, когда грудь скрутила боль, и резко выдохнул. Потом приложил руку к груди и слегка надавил. Ребра вроде не сломаны, но точно будет черный синяк.

Он пошел к машине, обшаривая взглядом полузаброшенные дома вокруг. Кто-то, сидящий в одной из покинутых квартир, только что спас ему жизнь. Макнил понятия не имел, по какой причине, и лишь спустя некоторое время ему пришло в голову, что он не слышал выстрела. И это странно.

За колесом своей машины он присел на корточки и достал телефон.

Пинки наблюдал через щель в досках за сидящим у колеса машины Макнилом. Видел, как шевелятся его губы, когда он разговаривает по телефону, и представлял, что говорит коп. Наверное, решил Пинки, даже мог бы прочитать по губам.

Он снова положил ствол винтовки на подоконник и приставил подбородок к деревянному прикладу, чтобы посмотреть через оптический прицел. Навел перекрестье прицела на губы Макнила, но лицо копа частично расплылось из-за бликов. Палец Пинки ласкал спусковой крючок. Как легко было бы нажать его, совсем мягко, и смотреть, как прямо на его глазах лицо исчезнет, в точности как у этой тупой уличной шпаны.

Но мистер Смит сказал, что любое происшествие с ведущим дело полицейским только привлечет ненужное внимание. Да и, в конце концов, нельзя так драться – всем скопом на одного. Вшестером. Так нечестно. А Пинки всегда вставал на сторону притесняемых. Ему нравилось смотреть, как человек побеждает, когда все против него. Он наблюдал за разворачивающимися на балконе событиями, но не мог как следует прицелиться. Макнил – молодец, ему удалось удрать вниз по лестнице, и когда молокососы высыпали на открытое пространство, они стали легкой добычей. Пинки сполна насладился их оцепенением. А потом страхом. А Макнил? Любо-дорого смотреть. Приятно вернуть человеку жизнь. Почти так же приятно, как и отнять ее. Но самое чудесное – это смятение Макнила. Полное непонимание происходящего. Он понятия не имеет, почему до сих пор жив. И никогда не поймет.

Пинки поднял винтовку и начал медленно и методично разбирать ее, с любовью протирая каждую деталь промасленной тряпочкой, чтобы поместить на свое место в выстланном фетром футляре. Говорят, иногда глушитель уменьшает точность выстрела на дальних дистанциях. Но Пинки никогда такого не замечал. Он никогда не стрелял, если существовал риск промахнуться. И никогда не промахивался.

Если работа стоит того, чтобы ее сделать, то делать нужно как следует.

Он дорожил простыми ценностями, которым учила его мать. Она была мудра не по годам. Но совершила лишь одну ошибку – выбрала не ту компанию. Вереница мужчин, проходивших через их дом, не всегда обращалась с ней достойно. Пинки помнил ее крик той ночью, когда это случилось. Ей не хватило здравости суждений. Но Пинки предпочитал думать, что она просто слишком доверчива. Всегда видела в людях только лучшее. В особенности в своем мальчике, своем драгоценном сыночке.