– Эй, Даша, иди сюда!

Я оставила пылесос на втором этаже, сбежала по лестнице внизи мгновенно наткнулась на большой, не слишком приятно пахнущий мешок с мусором,стоявший у выхода на террасу.

– Не сочти за труд, – мило попросила Раиса, – оттащи напомойку. У меня спина болит, прямо ужас, ничего поднять не могу.

– Без проблем, – улыбнулась я. – Куда нести?

– Вон туда, – ткнула рукой в сторону сада Раиса, – в самыйугол. Увидишь небольшую сараюшку, мы в ней прячем газонокосилку, шланг, лопатыда грабли. А рядом там навесик, под него мешки с мусором и складируются. Япотом их к выезду из поселка везу, там баки. Поняла?

– Угу, – кивнула я и подняла упаковку с отбросами.

– Через террасу ступай, – заботливо предложила Раиса, –ближе будет.

Я послушно вытащила мешок на улицу и тут почувствовала, какмежду ног у меня проскакивает нечто маленькое, мягко-шерстяное. Я похолодела изамерла.

– Чуня, – заорала Рая, – вот пакостница! Стоит только любующель приоткрыть, как она выскальзывает и к забору несется.

– Зачем? – облегченно вздыхая и успокаиваясь от пережитогоужаса, спросила я.

Домработница засмеялась.

– Чуня у нас самый страшный зверь, полкило храбрости. Насоседнем участке ремонт идет, там постоянно туркмены с тачками бегают. Вот Чуняи наводит порядок, начинает на них лаять. А рабочие пугаются, бросают поклажу идеру. Просто цирк.

– Взрослые мужчины впадают в истерику при виде собачкиразмером меньше кошки? – удивилась я, слушая заливистый лай Чуни.

– Что с них взять? – вздохнула Рая. – По-русски почти неговорят, от всех шарахаются… Небось регистрации не имеют, для таких и йоркшир –крокодил. Будь добра, на обратном пути прихвати хулиганку, а то снова дождикнакрапывать начал, измажется вся – купать придется.

Я кивнула, отволокла куль к навесу, пристроила его около«братьев» и пошла искать Чуню.

Йоркшириха перестала лаять, очевидно, разогнав несчастныхгастарбайтеров, она решила заняться своими собачьими делишками, то естьсовместить приятное с полезным.

Мерно выкрикивая:

– Чуня, Чуня… – я брела по саду.

Очевидно, Смолякова не была большой любительницей цветов –основную часть принадлежащих писательнице соток покрывала зеленая трава.

– Эй, Чуня, – строго крикнула я, – иди сюда!

Никакой реакции.

– Чунечка, хочешь конфетку? – изменила я тактику.

Ноль эмоций.

– Ну погоди! – пригрозила я. – Будешь грязная, тебя стануткупать, а потом сушить противно жужжащим феном.

Слева послышалось сосредоточенное сопение. Очевидно,перспектива оказаться в ванне не слишком обрадовала йоркшириху, и она не сумеласдержать негодования. Я посмотрела в ту сторону, откуда шел звук, ирассердилась окончательно, увидев, чем именно занимается Чуня.

– Сейчас же перестань! – прикрикнула я.

Но собачка проигнорировала мой вопль и продолжиласосредоточенно, с бешеной скоростью разрывать землю в том месте, где заборповорачивал налево. В разные стороны летели черные комья.

Я пошла к йоркширихе, ругая ее на все корки:

– Сейчас же остановись! Эй, Чуня, кому сказано? Самаперемажешься, газон испортишь! Ну погоди, сейчас тебе мало не покажется…Посмотри, на кого ты похожа: грязная, мокрая… Вот Рая-то обрадуется. А ну идисюда!

С этими словами я наклонилась, подцепила крохотное,почему-то трясущееся крупной дрожью тельце и хотела выпрямиться, но неожиданноувидела в земле нечто странное и замерла в согнутом положении. Пронырливая,слишком активная Чуня разрыла довольно широкую и глубокую ямку. Наверное,собачка почуяла крота – такой была моя первая мысль.

Тот, кто считает йоркширов всего лишь живыми игрушками,жестоко ошибается. У этих собак в жилах течет кровь терьеров, страстныхохотников. Наша Жюли, например, переловила в саду всех мышей, а пару раз вышлапобедительницей в борьбе с крысами. Поэтому способность Чуни разрывать почвуменя не удивила. Поразило иное: из чернозема выглядывало нечто светлое, похожеена пучок странной травы. Я машинально пощупала находку и вздрогнула. Отчего впальцах столь знакомое ощущение? Внезапно Чуня вывернулась из моей руки,шлепнулась прямо на разрытый участок и с утроенной силой заработала маленькими,но очень крепкими и проворными лапами. На меня напал столбняк, телопарализовало, лишь глаза послушно передавали в мозг увиденную информацию.

Вот среди земли мелькнул серый комок, он развернулся иполетел к дому. Чуня, крича от возмущения, бросилась за мышью, а я уставиласьна нечто серо-белое, непонятное, округлое, проглядывающее из разрытой ямки.Потом осторожно разгребла руками чернозем и заорала с такой силой, что,кажется, сорвала себе горло.

Из земли смотрело человеческое лицо, совершенно не тронутоетлением. С него даже не сошла косметика. Яркие, красные губы были плотно сжаты,а небесно-голубые глаза распахнуты, и сейчас они невидящим взором смотрели наменя.

Ноги мои подкосились, тело осело в мокрую траву, из легкихвыдавился хрип. Вот что такое светлое маячило в траве – прядь волос. Похоже, ясумела найти Миладу.

– Эй, ты в порядке? – раздался голос от меня чуть сбоку. –Чего молчишь, отвечай!

Не в силах произнести ни слова, я с огромным трудом поднялакаменно-тяжелую руку и ткнула указательным пальцем вниз, на разрытую землю.

– Опять Чунька на мышей охотилась… – завела было Рая, но тутже осеклась.

Несколько мгновений мы обе провели в полнейшей тишине, потомдомработница сдавленно спросила:

– Эт-то что?

– Лицо, – прохрипела я.

– Чье?

– Человеческое.

– Там… там… – пыталась задать вопрос Раиса.

Я поняла, что она хотела спросить, и ответила:

– Труп.

– О-о-о! – взвизгнула Рая и вцепилась в мое плечо.

В следующую секунду нас словно смело могучим ураганом. Неговоря ни слова, мы понеслись в особняк, не разбирая дороги, и опомнились, лишьоказавшись в столовой.

Раиса заперла выход на террасу и упала в кресло, яшлепнулась на диван.