В машине я поинтересовался:

– И ты знаешь о встрече?

Он кивнул, прямой взгляд, открытое лицо.

– Господин президент, мы держим постоянный контакт сканцелярией. И Волуев, и Александра постоянно нас снабжают информацией… впределах, конечно, в пределах. Президент не должен помнить обо всех мелочах,это наша работа.

Машина неслась, все набирая и набирая скорость. Я буркнул:

– Да-да, я сам назначил на девять утра.

Коваль вперил взгляд в лобовое стекло, машина несется спредельной скоростью, движение не перекрыто, но далеко впереди мчатся двемилицейские машины, останавливая движение, сгоняя к обочине, перед нами такойже точно черный лимузин, изображает президентский автомобиль, все отлажено подавно расписанному сценарию, а я в нем, имортист или не имортист, играюотведенную мне роль…

Встреча мне предстоит важная, предельно важная. Силовыеминистры в нашей стране – не просто военный министр, министр внутренних дел иминистр госбезопасности. У нас, как в банановой республике, силовики запростомогут смахнуть с карты любое правительство. Я в огромной мере завишу от того,как они посмотрят на меня, однако то ли измучился за короткий разговор с Таней,то ли наступило некое отупение, но я поднимался по ступенькам, сопровождаемыйКовалем, а в висках стучало совсем не то, что я должен сказать силовикам, чегоони ждут от меня или что я должен им навязать.

Имортисты, билась в виски трепетная мысль, единственные людина Земле, кто еще не забыл, зачем Бог сотворил человечество! Или кто, скажемточнее, снова вспомнил. Только мы идем по Его дороге, чтобы однажды выйти накрай Вселенной и подставить и свои плечи под всю тяжесть мира. Однакоимортистом быть в этом мире трудно, очень трудно. От мирской суеты уходилиБудда, Моисей, Христос, Мухаммад, доныне люди уходят в монастыри, дабы простыелюди не мешали постоянно общаться с Богом. Что делать, мы, имортисты, живемсреди этих простых и даже очень простых людей. Мы должны жить среди них, дабы исвоим примером зажечь в их душах почти угаснувшие искры, однако свои души ипомыслы обязаны сохранить в чистоте.

Да, у нас, имортистов, больше ограничений, чем у других людей.В смысле, простых людей, так называемого народа, а то и вовсе – избирателей.Как, к примеру, у военнослужащих, что, помимо прочих общих обязанностей, еще идолжны носить особую одежду, приветствовать друг друга при встречах, первымибросаться на защиту… Да, имортизм – прежде всего добавочная нагрузка,обязанности, а не льготы.

Сейчас мы, имортисты, образуем нечто новое в человеческомобществе: не секту, не партию, а новый народ с новыми нравственнымиимперативами. Мы – первые люди, осознавшие и признавшие, что мы всего лишьдуши, исчезающие как пар при неизбежном прекращении бытия материальных тел, вкоторые всажены. И которые целенаправленно стремятся сперва продлитьсуществование своих тел, а затем и сделать их вечными, ибо только бессмертныемогут стать хозяевами Вселенной. Имортисты добровольно принимают на себядобавочные обязательства в отличие от всех остальных народов, которые простоживут, живут просто, никаких нечеловеческих, высших целей перед собой неставят.

Стыдно, конечно. Теперь, когда самому открылась истина вовсей полноте, с сожалением смотрю на остальных людей, простых, даже оченьпростых и совсем простейших, хотя многие из них не только с высшими, как ониэто называют, образованиями, но и со званиями, чинами, титулами, которые получилиот таких же простейших существ. И вся эта огромная масса в семь миллиардовчеловек живет просто, очень просто, подчиняясь законам тропизма…

Что ж, мы, имортисты – новая ступень эволюции. Мы –понявшие.

Впереди милиционер перекрыл движение, мы пронеслись накрасный свет автоматического светофора, дурак, не понимает, кто проехал, Ковальпроследил с благосклонностью, бросил в крохотный микрофон пару коротких слов,выслушал ответ, лицо не изменилось, заговорил так же тихо, но я услышал:

– …пусть начальник канцелярии президента… хорошо, тогдапусть займется руководитель администрации президента…

Я перехватил его острый взгляд, брошенный в мою сторону.Проступили рифленые желваки, разговор оборвался. Я старался вспомнить, что вмоем штате есть кто, еще не только не привык, но и не запомнил: начальникканцелярии президента, руководитель службы президента, глава пресс– центрапрезидента и множество других лиц, которые должны меня обслуживать, то естьполучать инструкции и следить за их выполнением. Вообще-то, я наивно думал, чтоя должен давать распоряжения министрам, главам силовых структур, а то и вовсепремьер-министру, а тот уже сам раздаст рядовым министрам, кому что делатьконкретно, но, похоже, я слишком мало понимаю в этой сложнейшей структуре…

Нахлынуло чувство тревоги и неуверенности, как будто вступаюголым и безоружным в дремучие места Амазонки. Для кого-то кремлевские коридоры– самое то для интриг, продвижек, но не для меня, теоретика, у меня другое поледеятельности… И какого хрена я послушал тот глас и взялся выводить тупое иленивое стадо рабов, которым и так было хорошо?

Из груди вырвался вздох, телохранитель впереди нешелохнулся, но я ощутил стыд и мгновенное раздражение. Что это раскисаю, ведь яне только для них всех – огромная и непонятная сила, появившаяся непонятнооткуда, я в самом деле эта самая сила, что проламывает омертвевший хитин,выбирается наружу, а вокруг на веточках либо еще куколки, либо вовсе веселожрущие зеленый лист гусеницы, что и не подозревают о будущей метаморфозе… еслидоживут, конечно.

Машина влетела в Кремль на такой скорости, что, зацеписькрылом в узких Боровицких воротах, нас бы перевернуло раз двадцать, побиваявсех гиннессов.

У ступеней дверцу распахнули сразу двое, прикрывая меняогромными телами. Я взбежал к дверям резво, стараясь облегчить им работу, да иопаздываю, нехорошо.

При моем появлении из-за стола поднялась Александра, сегодняеще красивее, чем вчера, просто роскошно красивая, с крупной приподнятойгрудью, глубокий вырез, узкая талия нерожавшей женщины, и обезьяна во мне тутже моментально дорисовала, даже подала как набор слайдов целую вереницукартинок, как я ее пользую на этом столе, возле стола, в ее же кресле…

– Здравствуйте, Александра, – произнес я благожелательно,почему-то перейдя на «вы», добавил с улыбкой маститого государственногодеятеля: – Вольно, вольно…

Однако, проходя мимо, я показал ей кулак. Она ответилачарующей улыбкой, в которой ясно читалось: надо, господин президент. Надо. Яскривился, мол, знаю, что надо, но я же человек, а человеку все всегда не так,как бы карта ни выпала.

Телохранитель распахнул передо мной дверь, но пока створкане встала за мной на место, отгородив кабинет от ее апартаментов, я чувствовална спине пристальный взгляд женщины. Взгляд женщины ощущается иначе, современем начинаешь чувствовать различие.