Всем имортистам – будущему человеческой расы!

Одна из великолепнейших бомбдля разрушения любого строя и самого общества – юмор, стеб, приколы. Такаябомба – удивительная, долгодействующая, с тяжелой степенью радиации плюсбактериологического заражения. Человек, приобщившийся к шуточкам, вдруг снесказанным облегчением понимает, что вообще-то вышучивать и высмеивать можновсе: дураков, умных, женщин, правительство, попов, религию, армию, понятияцеломудрия и верности, словом – все-все.

А вышутив, постебавшись, и сам начинаешь относиться к этим«священным» обязанностям, как то: служить в армии или переводить старушек черезулицу, со здоровым скептицизмом. То придумали сурьезные неулыбчивые люди, чтозначит – ограниченные, а вот я, остроумный, замечающий несостыковки, могупослать эти обязанности туда, где им и место, то еcть далеко-далеко. Я – вышевсяких обязанностей, вот я какой крутой и независимый, аж у самого духзахватывает от собственной смелости ума, раскованности и дерзости мысли.

Но еще старик Аристотель сказал: «Привычка находить во всемтолько смешную сторону – самый верный признак мелкой души, ибо смешное лежит наповерхности». Мудрый Ж. Жубер добавил: «Выставить в смешном виде то, что неподлежит осмеянию, – в каком-то смысле все равно, что обратить добро возло».

Наш Гоголь, который сам начинал с приколов и шуточек типа«Майской ночи», да и «Ревизор» или «Мертвые души» – тот еще стеб, заметилочень-очень деликатненько: «Нужно со смехом быть очень осторожным, – темболее что он заразителен, и стоит только тому, кто поостроумней, посмеяться надодной стороной дела, как уже вслед за ним те, кто потупее и поглупее, будутсмеяться над всеми сторонами дела».

Свою оценку безудержному приколизму дали Катулл: «Нет ничегоглупее, чем глупый смех», Лабрюйер: «Склонность к осмеянию говорит о скудостиума», Ницше, как всегда, предельно резок: «Когда человек ржет от смеха, онпревосходит всех животных своей низостью», а Ф. Честерфильд оскорбительно вежлив:«Частый и громкий смех есть признак глупости и дурного воспитания», но мы ведемсвое мышление от Вольтера, великого осмеивателя, приколиста, ржуна, которыйсумел сокрушить тиранию и все такое…

Этот самый Вольтер сказал пророчески: «Что сделалось смешным,не может быть опасным». Добавим – вообще не только опасным, но вообще ничем неможет быть, а если и вынырнет из дерьма, в котором мы его утопили, то мы егоснова туда со здоровым подсказывающим за кадром гоготом… Не только тираниюлуев, но и верность, честь, любовь, дружбу, преданность, отвагу…

Самый серьезный удар любой стройке, будь это строительствокоммунизма или железной дороги, наносят разлегшиеся на зеленой травкебездельники. Они, наблюдая за работающими, отпускают колкие шуточки, а те,усталые и думающие о Деле, не могут ответить достойно, голова и руки заняты,злятся, из-за чего выглядят еще потешнее, и здоровый гогот победно гремитвокруг стройки. И вот уже то один, то другой из строителей бросают это дело,уходят к лежунам, что так хорошо устроились с пивком и вяленой рыбкой. Воттеперь и они, чтобы стать такими же продвинутыми и крутыми, присоединяются кшуточкам над теми, кто все еще работает.

Так хорошо ни хрена не делать и ни за что не отвечать, лишьпосмеиваться над теми, кто все еще верен дружбе, доверяет жене, готов защититьдруга, даст в долг, и, главное, как безопасно над таким прикалываться! Азаметили, что нигде и никогда не смеются над бездельниками, а только надработающими, над теми, кто учится, строит, изобретает, создает?

Словом, эта книга для тех, кто работает, учится, создает. Атем, кто лежит на травке и мечтает получить миллион на халяву, насобирав нужныхкрышечек из-под пепси, лучше взять че-нить полегче. Благо, таких книг соблегченным текстом и для облегченных на голову – море!

ЗЛОЙ ЮРИЙ НИКИТИН

Звезды указывают путь,

но на нем не настаивают.

Обычно виселицу рисуют в виде буквы П, с высокими ножками иузкой перекладиной, но в реальности поперечная балка получилась втрое длиннеестолбов. Петли свисают одна подле другой, едва не соприкасаясь. Восемь, всепохожи на капли воды в момент отрыва от водопроводного крана. Внизу на длиннойлавке со связанными руками восьмеро. Кто-то стоит тупо, опустив голову, двоеулыбаются, строят рожи огромной толпе, окружившей помост. Не верят.

Вокруг помоста не меньше чем сотен пять омоновцев, все вжелезе, в касках, закрывающих лица темным стеклом, вооружены до зубов, не люди,а киборги. Красная площадь переполнена, с высоты Кремлевской стены хорошовидно, как народ теснится даже в переулках. Воздух тяжелый, влажный. Дождьпрошел рано утром, но тяжелые тучи товарными составами с углем несутся поплоскому небу над плоской землей, а мы все здесь как муравьи между молотом инаковальней.

На помост поднялся человек в темном костюме. Шум началзатихать, человек подошел к краю, мы видели, как поднес ко рту микрофон.Громкоговорители разнесли по огромной площади зычный голос:

– Начиная с этого дня, казнить будут публично!.. Здесь, вМоскве – на Красной площади, а в регионах – на главных площадях.

Рядом со мной Вертинский откинул крышку сверхтонкогоноутбука. На экране возникла запруженная площадь, он сделал несколькопереключений, перебирая камеры. Виселица и люди на скамье появились крупнымпланом. Ловко орудуя тачпадом, он вывел на экран лица людей на скамье. Я зябкопередернул плечами. Сколько ни разоблачай Ломброзо, но старик прав. Абсолютноправ. Чтобы из этих зверей попытаться сделать хотя бы подобие людей, нужновбухать на такое гнилое дело миллиарды в особых исправительных академиях.Лицемеры скажут, что так и надо, жизнь человека бесценна, но для этого пришлосьбы обречь на голод и нищету и без того небогатое население края.

Я видел в глазах стоящих на скамье убийц и садистов не столькострах, сколько неверие. Третье тысячелетие на дворе, двадцать первый век, ивдруг – виселица. Да еще не тайком, как в США с их газовыми камерами иэлектрическими стульями, в каких-то штатах вообще исподтишка вкалываютсмертельные инъекции, а вот так – на главной площади! И где – в России, чтовсегда трусливо шла «за Европой», слепо копировала умирающую системуюриспруденции с ее гребаной архигуманностью ко всяким отморозкам!

Человек в черном костюме сильным толчком выбил скамью из-подног. Толпа ахнула, как один человек. Люди с петлями на шеях закачались, пытаясьудержаться. Скамья опрокинулась с грохотом. Перекладина заскрипела, прогнуласьпод внезапной тяжестью. Восемь человек болтаются в петлях, как мухи в коконахпаутины, слышны хрипы, кто-то сумел дотянуться до пола, кончики ботинок скребутдоски. Только один сразу застыл и вытянулся, петля переломила шейные позвонки,а другие все еще бьются в судорогах, трепыхаются, раскачиваются, стукаясь друго друга.