– Потерпи, княже, – шепнула рожа сочувственно, и Константин, даже не по голосу, а по знакомым интонациям, признал своего верного Епифана.

– На-ка вот, отведай. – И он, одной рукой бережно приподняв голову князя, другой поднес флягу со знакомым уже медовым запахом. В плечо уже не стучали, а долбили от всей души, и потому, не сделав и трех глотков, Константин протестующе замычал. Правая рука у него, как оказалось, действовала хорошо. Он смог оттолкнуть от себя флягу, потом приказал шепотом:

– Опусти!

Епифан бережно опустил Константина и, не оборачиваясь, сокрушенно пробасил двум черным теням, которые безмолвно выросли за его спиной:

– Совсем, стало быть, князю нашему худо. Почитай, только губы и обмакнул.

– Может, я к баклажке прилажусь? У меня лучше получится, – прохрипела одна из теней.

– Может, и лучше, Изибор, да только, кроме князя, я никому меду не дам. Теперь душа у него не возжелала, а ежели после, к утру, захочет. А более и нету. Что тогда?

– А дотянет ли он до утра? – хмуро поинтересовалась высоким тонким голосом вторая тень. – Вон сколько руды потерял, пока повязку не наложили.

Епифан круто повернулся к говорившему и, крякнув, что есть силы въехал ему кулаком в челюсть. Тот, отлетев в сторону, немедленно заскулил чуть ли не по-детски:

– Ты что, ты что. Я ж так только.

– Ну и я... так, – буркнул Епифан. В нерешительности почесывая кулак, он сделал было пару шагов к лежащему, но тот принялся столь проворно отползать от грозного бородача, что стремянной только хмыкнул и остановился.

– Стало быть, больше не хочешь? – презрительно поинтересовался он напоследок.

– И так уж чуть скулу не своротил, – плачуще отозвался обладатель высокого голоса. – Куда ж больше.

– Так это же я с шуйцы приложился, вполсилы, – пояснил Епифан неразумному. – Стало быть, можно и побольше отвесить. Ну да ладно. Нечего тут разлеживаться. Лучше костерок запали. И ты, Изибор, подсоби ему.

– Ты погоди с костерком-то, Епифан, – возразил Изибор, настороженно оглядываясь вокруг. – Для начала глянь-ка по сторонам.

– Ну? – непонимающе откликнулся стремянной.

– Что, вовсе ничего не чуешь? А я так вмиг неладное узрел, едва только мы тут очутились. В заповедной Перуновой дубраве мы.

– Вот те и раз! – охнул Епифан. – Да еще в самый Перунов день. Ты куда же, нехристь, нас приволок?! – повернулся он к Гремиславу, как раз появившемуся на полянке.

– Зато воев Глебовых сюда калачом не заманишь, – откликнулся тот равнодушно. – Да и нет тут никого. К тому же против острого меча ни одна ворожба не вытянет.

– И впрямь говорят, Гремислав, что у тебя в душе ни в Христа, ни в Перуна веры нет, – то ли восхищенно, то ли с осуждением откликнулся обладатель высокого голоса Афонька.

– Коли кому делать нечего, так пусть себе языки точат, – небрежно отмахнулся Гремислав. – А про кострище ты верно приметил, Епифан. Конечно, руда у князя уже не бежит, но прижечь ее все одно надобно. Так что без огня не обойтись. Давай, Афонька, берись за дело.

– А волхв? – с опаской переспросил лучник. – Ну как осерчает, что мы самовольно, без его дозволения тут хозяйничаем? Он ведь в своих владениях и так в большой силе, а сегодня, в Перунов день, так и вовсе.

– С ним даже князь Глеб совладать не сумел. Ты вспомни, Гремислав, какая гроза разразилась, когда он два года назад, по просьбе епископа Арсения, смердов с топорами прислал, чтобы все дубы тут под корень посрубать? С домов крыши посносило, а терем княжеский в Рязани аж в трех местах полыхнул.

– Сказал же я, что нет тут никого, – успокоил заробевших дружинников Гремислав.

– А не углядят вои Глебовы? – нашел новый повод для беспокойства лучник.

– А это уже все равно – углядят или нет, – мрачно заметил Гремислав. – Даже и нам все равно, а уж князю и вовсе.

– Чего? – грозно спросил Епифан.

– А того, – зло огрызнулся Гремислав. – Ты глянь-ка сам на его рану. И ручищами своими махать пред рожей моей нечего. Очень много крови из князя вытекло. Если бы ведьмачка рядом была, глядишь, и смогла бы его излечить. А теперь что тут сделаешь – хоть от погони и оторвались, но до Ожска нам с ним не пройти ни конным, ни пешим. Неужели сам не знаешь, что дубрава эта куда ближе к Рязани стольной, нежели к Ожску. Стало быть, вои Глебовы все равно выйдут на нас, если не сегодня, так денек-другой погодя. Загонят, как зверей диких. Так что если и отдаст князь к утру Богу душу, то, может, оно для него и лучше будет. Ведь если он братцу в лапы угодит, тот его никак в живых не оставит. Да еще и не просто убьет, а замучает. И пусть мы все вчетвером удавимся тут, князю нашему от того не полегчает нисколько. Вот и весь мой сказ.

Всю эту беседу Константин, лежащий неподвижно, выслушал с закрытыми глазами, но когда в нее вмешался еще один голос, на этот раз вовсе ему незнакомый, он вновь их открыл.

Посреди небольшой полянки, на которой они находились, стоял высокий старик в длинной свободной рубахе до пят и с увесистым посохом. Роскошная седая борода ползла у него по груди, постепенно истончаясь и заканчиваясь аж где-то ниже живота.

– Ишь ты, удавятся они. Не след в дубраве святой на себя руки накладывать. За такое и после смерти взыщется.

Голос у него был низкий, глубокий, но очень чистый и сочный.

– Вот дьявол. Откуда он вынырнул-то? – оторопело выдохнул Изибор.

– А ты, Гремислав, ведь говорил, что нет никого кругом, – пискнул Афонька, торопливо отступая за спины товарищей и быстро крестясь.

Епифан молчал, шумно сопя и настороженно разглядывая старика.

– А я думаю, что не дьявол он и не святой, – недобро прищурился Гремислав и медленно потянул меч из ножен. – Мнится мне, будто волхв это к нам в гости пожаловал, да не простой, а сам Всевед.

Блеснув лезвием меча, он решительно шагнул к старику, недобро оскалив зубы:

– Дозволяю помолиться в последний раз, старее. Хоть Перуну, хоть еще кому из идолов своих поганых.

Однако зарубить старика ему не позволил Епифан, хранящий до сего момента молчание. Он решительно остановил руку Гремислава и, видя что тот еще порывается высвободить ее из медвежьей хватки, грозно рявкнул на дружинника:

– Погоди, я сказал! – и уже тише пояснил: – Мечом махнуть – дело нехитрое. Раз – и нет человека. А может, он хороший. Эка беда – другим богам кланяется. За то ему самому ответ держать придется на том свете, а нам нечего в это мешаться.

– Ты что мелешь? – недоуменно спросил Гремислав. – Как это нечего? И где ты слыхал, чтоб волхвы хорошими бывали?

– А это мы и проверим, – пробасил Епифан. – Видишь, дедушка, какие грозные тут людишки собрались. Чуть что – и голова с плеч. А ты, не мешкая, докажи иное.