Спал он долго, почти сутки, и даже когда волхв вливал ему в рот, бережно приподняв голову, свой настой, Константин глотал, почти не просыпаясь, машинально, продолжая пребывать в тесных тенетах своих радужных сновидений. Лишь пару раз он за все это время приоткрыл глаза и вяло удивился, увидев возле старика какого-то невысокого мальчугана лет десяти, не более, а рядом с ним маленького щенка.

Зато когда, наконец, он пришел в себя, то все его тело, включая даже саму раненую руку, уже не было чужим, враждебно откликающимся на малейшее движение пронзительной болью.

Он попробовал приподняться, медленно опираясь на здоровую правую руку, и это получилось. Однако едва он встал на ноги, как из-за высокого кряжистого дуба, росшего метрах в десяти от места отдыха Константина, появился нахмуренный волхв.

– Рановато поднялся, княже. Тебе еще денька три, не менее, лежать надобно, – проворчал он рассерженно, на что Константин ответил лишь смущенной извиняющейся улыбкой.

– Благодарствую, дедушка, за постель мягкую...

Он окинул взором свое ложе, состряпанное из травы и мха и покрытое сверху рубахами верных дружинников. Тут же с удовлетворением отметил про себя, что ни мальчишка, ни щенок не были галлюцинацией или плодом воспаленного воображения. Вон они оба, затаились за дубом, осторожно выглядывая из-за него.

– За лечение славное, за заботу, за участие, – продолжил он, улыбаясь. – Однако надо мне ехать.

– Ежели теперь поедешь, – предупредил волхв, – рана вскрыться может. Тогда вой твои сызнова тебя ко мне приведут, – и поинтересовался: – И кому от того лучше будет? Лучше бы еще пару дней здесь побыл. Я за то время успел бы и баклажку с настоем приготовить. Ведь время нужно, чтобы травы подсобрать. Мой Липко на что шустер, ан и тот притомился.

– Внук, что ли, твой? – осторожно поинтересовался Константин.

– Вроде того, – усмехнулся старик, но пояснять подробнее не стал, лишь указал князю на его мягкую травяную ложницу, продолжавшую бережно сохранять отпечаток тела, и пояснил: – Чем меньше возиться будешь да на ноги вскакивать, тем сильнее настои мои телу твоему подсобить смогут.

Константин хотел было возразить, объяснить старику, что нельзя ему тут долго быть, да и опасно это для всех них, включая самого волхва, но тут неожиданно ноги его стали подкашиваться, и не упал он лишь потому, что в самый последний момент на удивление твердая рука волхва успела поддержать его и непринужденно перевести раненого в лежачее положение.

Голова у Константина вновь закружилась, все поплыло перед глазами, и последним, кого он увидел, был щенок, ласково лижущий ему пальцы больной руки. Забвение вновь нахлынуло на него и уволокло в шумные мутные воды. Правда, на сей раз оно было недолгим, потому что, очнувшись, он заметил, что солнце, слегка подмаргивавшее Константину сквозь густую зелень дубовых листьев, сместилось всего на два пальца в сторону и теперь нежным теплом лучей скользило по его правой щеке.

Впрочем, на сей раз Константин уже не пытался вскакивать на ноги, а послушно оставался лежать, старательно глотая огненно-горячее варево, которым его вновь поил старик. Лекарю, казалось, сон был вовсе не нужен. Во всяком случае, когда бы князь ни просыпался, он все время видел волхва бодрствующим – то возле себя с дымящимся котелком в руках, то близ костра, что-то усердно помешивающего в том же котелке, а то задумчиво сидящего с потупленной головой и о чем-то напряженно размышляющего. Зато ни мальчика, ни щенка он больше уже так и не увидал.

Лишь на четвертый день волхв разрешил ему собираться в путь-дорогу. Перед тем как Константин забрался на коня, старик надел ему на шею какую-то небольшую деревянную статуэтку на кожаном шнурке, вырезанную грубо, без проработки деталей, и сказал загадочно:

– Едешь в один град – приедешь в другой. Мыслишь, что делать надо, ан уже все обмыслено. Тело я твое излечил, а душу другой волхв укрепит. Бездна пред тобой, тьма позади тебя. Назад шагнешь – живот потеряешь, вперед шаг сделаешь – души лишишься. Темны твои руны, страшно они ложатся и сами боятся правду до конца говорить. Лишь Перуну ведомо, какой тяжкий рок тебя ожидает, но и он молчит, пребывая в сомнении.

Затем он провел рукой по груди Константина, медленно скользя узловатыми старческими пальцами по нарядной вышивке на вороте белой рубахи, и добавил участливо:

– Крепись, князь. Пришел твой час испытаний. В чем он, то я не ведаю, ибо молчат боги. Одно лишь скажу – тяжек будет твой путь.

Тут он нащупал под рубахой амулет, легонько прижал его пальцами к телу князя и наказал:

– Не снимай даже на ночь. Пока он с тобой, то и Перун с тобой.

Хлопнув коня по крупу, он хотел было еще что-то сказать, но затем передумал и лишь взмахнул рукой, очерчивая ею в воздухе какую-то странную геометрическую фигуру, полную завитушек и углов.

Проехавшие чуть вперед дружинники с немалой опаской взирали на все происходящее, а трусоватый Афонька несколько раз даже перекрестился, шепча «Отче наш» в надежде, что молитва сможет уберечь его от колдовских чар волхва.

– Спасибо за все, дедушка, – поблагодарил учтиво на прощание Константин и, чуть помедлив, добавил: – Коли нужда какая возникнет, приходи ко мне.

– Ты вначале себе помоги, княже, – отвечал волхв. – А уж тогда и дальше речь вести будем.

Константин не нашел достойного ответа и, помахав рукой гостеприимному обитателю дубравы, пришпорил коня, догоняя своих спутников.

Все окружающее, казалось, застыло в послеполуденной дреме, изнемогая под палящими лучами солнца, и даже легкий ветерок, совсем не приносящий прохлады, еле шевелящий листву деревьев, окончательно утих, разморенный августовской жарой.

– Теперь на Ожск путь держим? – кратко осведомился Епифан.

Константин лишь кивнул в ответ – разговаривать совсем не хотелось, и некоторое время они продолжали ехать молча. Мысли у князя были направлены в одну сторону: «Если удастся добраться до города, то что делать дальше? Организовывать оборону? Не с кем. Покориться этому монстру, своему брату? Благодарю, но роль мученика не устраивает, да и людей жалко. Войти с ним в союз хотя бы временно? Ни за что. Просто нет, даже не подыскивая никаких аргументов. Тогда что?»

Однако, посмотрев вперед, он понял, что время размышлений закончилось. На небольшой холм, который находился у них на пути, с другой его стороны, из низинки, уже поднялась изрядная группа всадников.

Тем же, кто досель не веровал в бесовскую силу князя Константине, тако реку – руцею праведною поражен бысть оный богоотступник и руды черной диавольской немало вытекло из жил оного князя, одначе сатана не оставиша слугу своего заботами, послаша ему жреца своего именем Всевед, и излечиша оный князя богоотступного, ибо восхотеша того сам диавол.

Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1817.

Но кто-то из слуг нечестивца Глеба поднял длань мерзкую на светлого князя, и руда алая из раны тяжкой полилася. Но ниспослаша Вседержитель, узрев мучения Константиновы, слугу своего, старца именем Всевед, и тот, с именем Божиим на устах, излечиша князя в одночасье, ибо того пожелаша Господь.