словами или образами. Ненависть действенна. Она не ограничивается мыслями. Несмотря на то что я запрещаю себе высказывать малейшие оценочные суждения о его родителях, не следует путать то, какими Патрис представляет их, и то, кем они являются на самом деле. Например, известно, что месье Алегре избежал тюремного заключения, воспользовавшись связями. Патрис не сын монстра, просто он путает свои защитные искажения с реальностью. Мать же обожала своего ребенка, но, выпив лишнего, не могла держать себя в руках. Соответственно, в преступных эпизодах Патриса присутствует опьянение и царит праздничная атмосфера.

Функция изнасилования, сопровождаемого убийством, заключается в удовлетворении кровосмесительного желания и одновременно в отмене этого отвратительного действа. Это двойное значение парадоксально только внешне: бессознательное не отвечает рациональной логике.

Переворачивая картину мира с ног на голову, беспомощный ребенок, напуганный материнскими стонами, охваченный волнением, которое он не может ни выразить словами, ни даже осмыслить, становится взрослым – всемогущим и наводящим ужас. Он заглушает стоны, удушая своих жертв, когда они уже полуживы, но еще не умерли. В это критическое мгновение, когда совершается преступление, Алегре останавливает время. Он проникает в свою бессознательную жертву, что сводит на нет любой риск возмездия: это уже не женщина, способная дать отпор, но безобидный предмет, находящийся в полной его власти. Единственная выжившая жертва пришла в себя и, судя по всему, разорвала цепочку преступных деяний, заговорив с ним.

По словам Алегре, он становился жестоким, только если женщины отказывались от полноценного полового акта. Это сбивало с толку: ведь только что его флирт принимался благосклонно! Может, он убил их не потому, что услышал «нет», а поскольку они рискнули сказать «да»? Моя гипотеза состоит в следующем: в роковой миг Алегре ставил жертву в такое положение, что она отказывалась от связи с ним, сочтя ее слишком пугающей. По моему мнению, он насиловал и убивал не вследствие вспышки ненависти, которая возникала из-за того, что девушки уклонялись от его заигрываний. Ему хотелось избежать осознанной связи между жертвой и импульсивной матерью, ведь такая связь призывала одновременно к слиянию и разрушению. В то же время «нормальные» сексуальные отношения угрожали бы безумной идеализации материнского образа с риском распада идентичности. Его психической защиты, какой бы железобетонной она ни была, уже недостаточно: необходимо, чтобы образ будоражащей, агрессивной и угрожающей матери больше не находился внутри него, а спроецировался на жертву и был уничтожен. Вот для чего ему нужны эти женщины. После преступления его расщепленное «Я» способно восстановиться. Он снова может считать маму идеальной матерью и снова готов убивать!

Я осторожно формулирую свой вопрос:

– Сцены сексуального характера, свидетелями которых вы стали в детстве, наводят на мысль о том, что это может быть связано с вашими поступками. Что вы думаете об этом?

Он отнекивается:

– Да на мать всех собак вешают, но все это не имеет к ней никакого отношения!

Безусловно, я не собирался устанавливать механическую связь между проступками матери и преступной судьбой сына. Список показателей, превращающих ребенка в серийного убийцу, отличается крайней сложностью, которая никоим образом не может быть разрешена с помощью поверхностного психологического объяснения. Одна травма может скрывать другую. Изнасилование, пережитое в тринадцатилетнем возрасте, оживило детские травмы, связанные с насилием в семье, и возбуждение от сексуальных сцен, свидетелем, слушателем и соучастником которых он стал в свое время. Можно даже вернуться к более ранней травме нежеланного ребенка. К этому следует добавить несколько неблагоприятных факторов, в числе которых склонность к насилию и неумеренная тяга к алкоголю и наркотикам. Все это сделало его жестоким и несдержанным психопатом.

Патрис Алегре не может подобрать слов, чтобы объяснить всплеск разрушительности, которая овладевала им в момент убийства.

– То, что я сделал, нехорошо! – вот и все, что он может сказать об этом.

Я избавлю читателя от ужасающих подробностей, они действительно вгоняют в дрожь. Можно предположить, что приступ ярости сопровождался мгновенным искажением восприятия окружающего мира и собственного тела. Другими словами, возможно, Алегре подвержен тому, что в клинической практике называется дереализацией – утратой чувства реальности, – или деперсонализацией. Но даже в порыве гнева он никогда полностью не теряет связи с действительностью. Совершая убийство, Алегре способен принять необходимые меры предосторожности, чтобы его не застали врасплох. Например, в случае с Мартиной, слегка придушив ее, убийца идет в другую комнату, – ему нужно убедиться, что входная дверь заперта. После этого он закрывает жалюзи, укладывает жертву обратно в кровать и заканчивает свое гнусное дело. Версия о том, что желание задушить девушку пришло к нему внезапно, в порыве ярости, вследствие ее отказа, выглядит довольно хилой. То же самое касается изнасилования и убийства Мирей: проделав все, что ему хотелось, он оттер пол, замаскировал пятна и запер входную дверь, прежде чем вернуться и изнасиловать жертву. Субъект способен принять меры предосторожности не только после преступного деяния, но и в его процессе. Алегре никогда окончательно не сжигал мосты, связывающие его с окружающим миром. Долгое время ему удавалось ускользать от полиции, в том числе выдавая свои преступления за самоубийства.

В качестве вывода можно сказать следующее: мы не беремся утверждать, что Патрис Алегре действовал хладнокровно, согласованно и продуманно, но в то же время не будем настаивать на том, что его захлестнуло жаждой убийства. Я осознаю, как трудно это понять тем, кто не так близко знаком с миром криминала, но все же склоняюсь к сосуществованию двух измерений. По этому поводу Мишель Дюбек предлагает довольно красивое и точное сравнение: «Это как если пилот находится в кабине самолета, но на самом деле все работает за счет автопилота!» Находясь в плену разрушительной энергии, Алегре сохраняет бдительность. Он Джекил и Хайд в одном лице.

8. Пьер Шаналь. Презумпция невиновности

Экспертиза Пьера Шаналя, отрицавшего свою причастность к преступлениям, в которых его обвиняли, оказалась столь же сложной, как и сам прапорщик. Напомню читателю: если субъект не согласен с обвинением, эксперт должен воздерживаться от принятия какой-либо стороны и не высказываться в пользу вины или невиновности.

Меня попросили подвергнуть экспертизе человека, против которого были выдвинуты весьма серьезные обвинения. Мало того, что подэкспертный уже был судим и приговорен к десяти годам тюремного заключения за изнасилование молодого человека; его всерьез подозревали в причастности к исчезновению семи призывников из Мурмелона. В фургоне Шаналя были найдены следы ДНК и волосы некоторых пропавших. Несмотря на предъявленные этому человеку обвинения в тяжких преступлениях, наша миссия должна была ограничиться клиническим описанием его психического состояния. Вдобавок ко всему он покончил с собой