на второй день суда, поэтому я вдвойне обязан указывать на его вину только в качестве предположения. Так как прапорщик Шаналь в итоге не был осужден, в глазах правосудия он навсегда остается лишь подозреваемым в деле о пропавших без вести в Мурмелоне.

Следует напомнить, что этот трагический факт стал делом государственной важности. В период с 1980 по 1987 год исчезли семь призванных в армию молодых людей, которые пытались поймать машину у выхода из казарм в Мурмелоне. Не были найдены ни тела, ни имущество этих людей. В августе 1988 года жандармы арестовали прапорщика Пьера Шаналя: севшего в его машину молодого венгра он связал ремнями, заткнул парню рот кляпом, а затем изнасиловал его на заднем сиденье. Не попадись им навстречу дотошный и настойчивый полицейский, дальнейшая участь молодого человека была бы плачевной. Представший перед судом и осужденный за это преступление, Шаналь был освобожден после семи лет тюрьмы, оставшись под судебным надзором. Ему инкриминировали исчезновение семи солдат, но свою вину он категорически отрицал. Шаналь должен был снова отвечать перед судом. Несмотря на усилия, предпринятые родственниками пропавших, расследование шло медленно. Правосудие и привлеченные к делу военные ждали судебного разбирательства. Шаналь же изо всех сил пытался помешать намерению пострадавшей стороны довести дело до конца. Председатель суда присяжных в Марне назначил экспертами нас с моим коллегой и другом Жераром Дюбе. Незадолго до этого обвиняемый пытался покончить с собой. В первую очередь экспертиза должна была определить, может ли он в своем нынешнем психическом состоянии предстать перед судом присяжных.

Мы встретились с Пьером Шаналем в июне 2003 года.

Из всех случаев, которые мне пришлось изучать, этот был особенно содержательным с клинической и психодинамической точек зрения. Впервые за свою профессиональную деятельность я имел дело с мужчиной, подозреваемым в серийных убийствах, который был хорошо социализирован и охотился на представителей своего пола.

Во время нашей первой встречи Шаналь без колебаний соглашается рассказать о том, что для него изменилось после попытки суицида. Но лишь только мы затрагиваем его биографию или сексуальную жизнь, как сразу же получаем четкий и резкий отказ. Покончить с собой он попытался 12 мая, находясь на свободе под судебным контролем. Судебное разбирательство должно было начаться 14 мая. Он все спланировал, привел в порядок дела. По его словам, «с того самого дня» он больше не должен был жить. Обнаруженный в состоянии комы Шаналь был госпитализирован в реанимационное отделение. Очнувшись, он начал протестовать и отбиваться, но был связан, и врачи «воскресили» его. Шаналь не признал себя побежденным. Это смерть отказалась забрать его. Для него – настоящего солдата – решение умереть было непреложным. На самом деле больше всего его страшила перспектива снова предстать перед судом.

Во время стационарного лечения врачи диагностировали у Шаналя бредовое состояние с манией преследования. Означало ли это, что мужчина психически болен и, следовательно, не отдает отчета в своих поступках? Клинически все указывало на острое состояние, разрыв с основной личностью, если только это не было проявлением характерной для него недоверчивости, переходящей в манию преследования. Когда у человека имеются нарушения сознания, бессонница, эмболия легочной артерии и лихорадка, если он недавно пытался покончить с собой, вполне вероятны галлюцинации, а также дезориентация в пространстве и времени. Когда мы обследовали Шаналя, он сам отметил масштабность проблемы:

– Тогда у меня было раздвоение: с одной стороны, я был мертв, а с другой – продолжал жить.

Шаналь чувствовал себя разделенным. В клинической практике такое явление называется «дежавю»: субъект уверен в том, что уже переживал подобное, и в то же время начинает сомневаться в этом, как только берет небольшой тайм-аут. В реанимации у него появляются странные видения – например, гигантский торт с кремом или движущаяся по коридору процессия, – а также убежденность в том, что врачи и полицейские устроили против него заговор. Его рассказы походили на ночной кошмар. Также он высказывал навязчивые идеи, наподобие: «Я пострадал от этого несправедливого судебного процесса» или «Я жертва взбесившихся средств массовой информации». Мы пришли к следующему выводу: скорее всего звуки и события больничной жизни подпитывали его манию преследования, так как он находился в состоянии измененного сознания, завис между сном и явью. Я по-прежнему убежден в том, что это патологическое состояние имело второстепенное значение, в отличие от попытки самоубийства и пребывания в реанимации. Это острое состояние, а не хроническое. Ни в его прошлом, ни при дальнейших обследованиях не было найдено аргументов в пользу психотических изменений. К тому же, вернувшись в тюрьму, он обрел некоторую уверенность.

Также экспертиза должна была определить, можно ли считать Шаналя больным, находящимся в депрессии со склонностью к самоубийству.

На первый взгляд к депрессии сложившаяся картина не имела отношения: Шаналь проявлял ярко выраженную психологическую ригидность, которая мало совместима с депрессивным состоянием. У таких субъектов нет выбора: либо они ломают свою оборону, либо ломаются сами. Пьер Шаналь не говорит: «Мне грустно, у меня горе, вы можете мне помочь». Ему недоступны ни сомнения, ни чувство вины. И в заключение: покончить с собой он пытался не из отчаяния, а «ради чести». Подобное называют самоубийством из гордости. Лучше умереть, чем выставить напоказ перед судом ту суперсекретную часть себя, которая вырывалась наружу в миг преступления. Здесь можно распознать признак расщепления «Я». «Нормальная» часть его личности никогда не должна встречаться с другой, глубоко запрятанной. Это невыносимо, так как положило бы конец иллюзии всемогущества, маскирующей детские страдания, и привело бы к поражению. Начиная с первого отчета, мы предупреждали, что риск самоубийства в данном случае более чем серьезен даже вне депрессивного процесса. Можно было с большой вероятностью утверждать: чем ближе к запланированной дате судебного разбирательства, тем выше этот риск. Мы приняли меры предосторожности, отметив следующее: «По опыту знаем, как трудно, а иногда и невозможно противостоять подобной решимости, каким бы тщательным ни было наблюдение».

«Пригласить психиатра, чтобы предотвратить самоубийство субъекта, который не считается психически больным, – не самая надежная мера. Возможно, новое обследование, которое мы проведем в августе, позволит сделать более точный прогноз по этому вопросу». Предсказать серьезную вероятность самоубийства было нетрудно.

В следующий раз мы увиделись с Шаналем в августе 2003 года, когда он был госпитализирован из изолятора временного содержания во Френе, на этот раз по случаю голодовки. Он соглашался пить постный бульон в полдень и вечером, но ничего не ел. С нашей предыдущей встречи подэкспертный похудел с 69 до 55 килограммов. Будучи крайне ослабленным, он выглядел как человек, который «скользит