диктовать управлению приисками технические правила, а тем более противные закону. Нас не похвалят за нарушение установленных норм, соблюдать которые мы обязались. — Он несколько мгновений слушал и сдержанно, но с явкой усмешкой посоветовал невидимому собеседнику: — Если хотите убедиться, будьте добры справиться с текстом «Правил безопасности при ведении горных работ» Наркомтруда, издания прошлого года. Они же, эти молодчики, даже стремянки запасные пожгли. Я вешаю трубку, товарищ. Уверяю вас — очень занят. Что? Да, это забота о жизни рабочих, не что иное. Не будем спорить об убеждениях. Что? — Он рассмеялся. — Но ведь он уехал. Напрасно вы пытаетесь проводить параллели. Ах, вы еще не кончили свою мысль? Простите. — Он кивал головой и повторял в трубку. — Так. Так. Ну и прекрасно. Можете передать все это ему лично по адресу: США, Нью-Йорк, Чатам, девятнадцать, восемь.

Инженер повесил трубку.

— Сидят и придумывают, как бы испортить настроение. Тачки вспомнили, этого недоучку мне в укор ставят.

Лидия чувствовала нервную приподнятость, словно пришла на давно ожидаемое решительное свидание. В голове мчались всевозможные предположения, как он заговорит с ней теперь, после искреннего раскаяния, с которым ушел из ее квартиры неделю назад. Беседа по телефону ворвалась острым клином в их встречу и, кажется, разбила то настроение, с которым оба входили в кабинет.

Инженер с озабоченным лицом прошелся по кабинету, наклонился над столом и что-то записал в блокнот.

— Мне самому этого барона-недоучку навязали на шею. Я в конце концов очень благодарен тому, кто спровоцировал его. По крайней мере, скоро и без усилий освободился от типа, способного только дискредитировать управление. Придумает же, тачки мыть!

Лидия невольно улыбнулась, вспомнив смешной приказ.

— Что вы нашли смешного? Вы, наверное, что-нибудь знаете об этой истории. Расскажите, я очень люблю анекдоты. Кстати, где теперь Соломатин или как его зовут — Жорж?

Лидия удивленно посмотрела на управляющего.

— Не имею представления, господин управляющий, — сказала она. — Вы его, по-видимому, подозреваете в чем-либо?

Она уже чувствовала ту пропасть, которая разделяет ее и этого холеного барина. От нее пытаются узнать адреса предполагаемых преступников. За кого ее принимают? А Тин-Рик, словно не замечая ее состояния, продолжал:

— Я нисколько не обольщался надеждой увидеть русского рабочего более культурным. Наоборот, в силу исторических причин он должен регрессировать. Но бить окна камнем! До чего может довести разрушение главнейших нравственных основ общественности: права собственности и уважения к человеку, как к личности. Все это печально. Завтра в мое окно может влететь камень или что-нибудь похуже. Да, грустно все это. Грустно еще оттого, что мы должны будем расстаться. У вас такой вид, словно мы враги. Вы насторожились, будто я хочу использовать вас в качестве ренегата рабочего класса.

Лидия подумала: «Сам проговорился». Лицо сделалось растерянным. Инженер продолжал:

— Отношения с рабочими у Федора Ивановича обострились настолько, что перед управлением встал вопрос о его переводе. Необходима уступка. Демонстрация уступки. Конечно, мы его устроим не хуже, чем здесь. Вам не грустно будет уехать из родных мест?

Лидия чувствовала шум в голове. Новость, сообщенная инженером, поразила ее: «Неужели в самом деле конец?» Он понял ее состояние. Соскочил со стола, на котором минуту назад уселся, и обнял ее. Не отпуская, осторожно переселил на диван, не встретив сопротивления. Звякнули пружины. Она полулежала, закрыв глаза руками, и не шевелилась. Не сделала движения, даже услышав хруст ключа в замке, повернутого два раза. Инженер подсел к ней, взял руку и прижал к своей щеке. Казалось, наступила минута, которую долго ждал, попытался быть еще смелее, но ничего не мог сделать с ее проворными руками. Вскочил, прошелся по кабинету.

— В чем дело, дорогая? — Лицо было в пятнах, переносицу изуродовала складка.

— В том же самом, о чем мы не раз говорили, — едва слышно ответила она.

Тин-Рик пожал плечами:

— Ну хорошо, давайте поговорим откровенно. Вам нужен настоящий неподдельный муж, чтобы жил в одной квартире, под одной кровлей. Тогда давайте сделаем так. Федор Иванович уезжает, вы остаетесь. Но так как на прииске жить, ничего не делая, неудобно — становитесь моим секретарем. Подождите, не протестуйте, я не все сказал. Для постороннего глаза секретарь, а в действительности — моя жена. Вы девочка умная. Согласитесь, иного выхода нет.

— Да, это единственный выход, — усмехнулась Лидия.

Она поднялась с дивана бледная, губы тряслись. Боясь, что не выдержит и разрыдается, бросилась к двери, повернула ключ и выбежала из комнаты.

27

Федор Иванович штопал варегу у окна. Он почему-то стеснялся попросить жену сделать ту или другую мелочь и обычно сам чинил рубашки, пришивал пуговицы.

Лидия ворвалась в квартиру со слезами, повиснувшими на ресницах. Он не обратил внимания на ее расстроенное лицо. Ворчливо сообщил, что в конторе уже шепчутся о ее связи с управляющим.

— Пожалуйста, без нравоучений, — сказала она злым голосом. — Я могу тебя порадовать более интересной новостью.

И она рассказала о его предполагаемом увольнении или переводе, ожидая увидеть испуг или, по крайней мере, изумление, но он спокойно вдевал нитку в ушко иголки.

— Да, я думаю на Алдан перебраться. Давно хочется переменить место. Надоел проклятый Витим. Кстати, инженер обещал рекомендательное письмо и вообще похлопотать за меня.

Она с нескрываемым любопытством глядела на мужа. Федор Иванович — на Алдан. Сам хочет. Надоел Витим. Чудеса! Хотела подтрунить, но представила себе, жизнь на малолюдном прииске бок-о-бок с Тин-Риком и поддержала:

— Совершенно верно. Рано или поздно все равно придется убираться отсюда. Поналезут свои люди к Лена-Голдфилдс, лучше заблаговременно распрощаться с ними. — Она нервно всхлипнула. — А ловкий, оказывается, этот Тин-Рик. Зазвал в кабинет и дверь на замок запер. По роже бы съездить.

Федор Иванович повернулся на стуле и отложил иглу на подоконник:

— Ты что, с ума сошла, что ли? От тебя, правда, можно ожидать!

— Минуту назад ворчал, а теперь перепугался насмерть, как бы не обидела твоего начальника. Очень жалею, что не съездила по холеной морде.

— Ты не поняла его. Такой человек может пошутить и будет похоже на правду. Но людям не растолкуешь, только попади на язык, вот о чем я говорю.

— Ты, кажется, ничего бы не имел против, если бы я сошлась с ним; только потихоньку, чтобы, кроме тебя, не знал никто.

— Я о тебе забочусь. Думаешь — приятно мне самолюбие свое прятать. Не спеши к худому, оно само к тебе поспешит. Жизнь, как тайга, велика. Тайгу я меряю двадцать пять лет и конца не вижу.

Лидия в первый раз приметила проседь на виске мужа. Сделалось вдруг жаль этого странного,