XXV

Денис Бушуев с первого же дня с жаром принялся за работу – писал «Грозного», и свой визит к Белецким все откладывал. А тут еще случилось неприятное происшествие с Ананием Северьянычем, доставившее много горя Денису.

Все началось с петуха. Огромный ястреб, бог его знает откуда взявшийся, заклевал слабосильного черного петушка. Ананий Северьяныч отогнал ястреба и, проклиная его на чем свет стоит, поторопился отрубить еще живому петушку голову. Петушка он бросил на крыльцо и, пока гонялся с ружьем в руках по берегу Волги за хищником, пытаясь подстрелить ястреба, плавно описывавшего круги над грядой, Ульяновна зажарила петушка. Вот тут-то Ананий Северьяныч и взбеленился.

– Петуха есть не позволю опосля ястреба, – объявил он. – Он, могет, утопленников где-нито клевал. Есть нельзя. Петух поганый.

– Да какие же в наших краях утопленники, Северьяныч? – удивлялась Ульяновна.

– Говорю – нельзя, значит нельзя. Петух поганый.

После недолгого размышления Ананий Северьяныч решил поганым петушком рассчитаться с сапожником Яликом за вар и смолу, что старик брал у сапожника по весне. Завернув тощего жареного петушка в газетку, Ананий Северьяныч отправился на берег, прихватив с собой в качестве гребца Гришу Банного. Положив подарок на камешек, он принялся вычерпывать деревянным ковшом воду из лодки. Гриша Банный уныло стоял с веслами в руках и скучно посматривал на пасмурное небо. Тем временем стайка столпившихся возле них ребятишек украла жареного петушка и, отбежав всего каких-нибудь полсотни шагов, присела на песок и прямо на глазах у остолбеневшего старика принялась за трапезу.

Минут пять, страшно выпучив глаза и судаком округлив рот, Ананий Северьяныч дико смотрел на гнусное пиршество; потом схватил хворостину и со страшными проклятиями бросился на маленьких налетчиков. Ребятишки кинулись врассыпную. Ананий же Северьяныч долго еще стоял на берегу и, размахивая хворостиной, страшно кричал, обещая:

– Поклюет вам, стало быть с конца на конец, жареный петух в жопенках… Так и знайте.

И заковылял к лодке, потряхивая сивой бороденкой.

– А ты чего зубья скалишь? – набросился он на мирно стоявшего Гришу, и не думавшего смеяться; Гриша просто с нескрываемым интересом наблюдал за разыгравшейся сценкой.

– Удивлен-с… удивлен-с, Ананий Северьяныч, вашей замечательной угрозой несовершеннолетним преступникам. Только, я полагаю, мертвый петушок никак не в состоянии клеваться. Тем более – жареный.

– Еще как клюнет! За милую душу! – пообещал разгневанный старик. – И тебе заодно грыжу-то твою тощую пощиплет…

– Не верится как-то… – вздохнул Гриша Банный, точно в самом деле сожалел о том, что петушок не может больше клеваться.

С этого дня Ананий Северьяныч затаил черную злобу на маленьких сорванцов. Собственно говоря, он никогда их не долюбливал, и война между голодными отважинскими ребятишками и Ананием Северьянычем шла уже давно. Причиной раздора служил замечательный огород и не менее замечательный сад при даче Дениса, в которые Ананий Северьяныч вложил много труда и любви. Еще за год до переселения в новый дом старик уже привел сад в образцовый порядок. Высокий тесовый забор, почти в полтора человеческих роста, которым старик обнес все хозяйство, не спасал от сельских мальчуганов, систематически совершавших смелые налеты на собственность «новых буржуев», как отважинцы окрестили и звали за глаза Бушуевых. Ананий Северьяныч ловил ребятишек, трепал им уши, давал подзатыльники, ходил жаловаться матерям и в сельсовет – ничто не помогало: на утро он снова находил помятые грядки и оборванные кусты смородины и крыжовника. Ананий Северьяныч не понимал и не учитывал одного: полунищие односельчане ненавидели Бушуевых за то, что тяжелая жизнь их не похожа на привольную жизнь Бушуевых, за то, что Бушуевы богаты, а они бедны, и не удерживали своих детей от налетов на бушуевский сад. Они ненавидели все: и дом, и сад, и забор, и парусную шлюпку Дениса, и милую девушку Катю – прислугу Бушуевых. И не раз, с болью в сердце, Денис слышал за своей спиной злобный шепот:

– Буржуи проклятые… Одних в семнадцатом году турнули, теперь другие сели на шею.

А однажды Денис случайно услышал, как ругался в сельсовете подвыпивший демобилизованный красноармеец – тоже Денис – Денис Чижов.

– Товарищ председатель сельсовета! – кричал пьяный. – Как же так получается! Говорят, помещиков теперь нет! А Дениска Бушуев! Почему ему такая привилегия? Почему – дом собственный, двухетажный? Рази он не из того же теста, что и мы?.. Рази он не отважинских кровей? Дед, небось, в бурлаках ходил, а отец и вовсе в беспортошниках пребывал! Где тут правда? Я – Денис. И он – Денис. А почему жись такая разная при советской власти? Он даже не член партии!..

– Он, Чижов, книги пишет во славу социалистической родины… – объяснял, как умел, председатель сельсовета Онучкин. – И шуметь тут не приходится…

– А я буду шуметь! – не унимался пьяный. – У меня вот такие-то сочинители батьку к стенке в двадцатом поставили. Пар-разиты!..

Но в откровенную войну с семейством Бушуевых отважинцы не вступали; знали: за спиной Дениса – власть, сила. И когда, как-то по весне, в отсутствие Дениса, Алешка Солнцев, сын печника Солнцева, изрезал из мести парус на бушуевской шлюпке, а Ананий Северьяныч пожаловался на него, то Алешку арестовали, и только личное вмешательство Дениса выручило Алешку из беды. Его приговорили условно к трем месяцам тюрьмы.

Правда, непомерно и уродливо развившиеся собственнические инстинкты Анания Северьяныча сильно вредили семье. И если случались столкновения между Бушуевыми и отважинцами, то нередко по вине Анания Северьяныча. И однажды случилось то, что рано или поздно должно было случиться: Ананий Северьяныч, копая другому яму, попал в нее сам.

После истории с петушком, Ананию Северьянычу пришла блестящая идея, как оградить сад и огород от назойливых воришек. Мальчишки повадились лазать за ранней клубникой – у старика был парник.

Никому ни слова не говоря, старик купил две сотни огромных крючков, что употребляются для ловли рыбы на шашковый перемет и, прикрепив их на аршин друг от друга на длинной и толстой веревке, развесил смертоносные крючки вдоль забора с внутренней стороны его. Идея была такая: перелезая в темноте через забор, налетчики должны были непременно зацепиться за крючки, как стерлядь попадается на шашковый перемет.

Помогая Ананию Северьянычу развешивать крючки, Гриша Банный, как бы между прочим, заметил:

– Насколько мне известно, за ловлю рыбы на шашковый перемет полагается три года тюрьмы, ибо способ этот считается варварским. Но вот не знаю, сколько полагается за ловлю малолетних преступников таким же невинным способом?

Ананий Северьяныч не понял намека и заметил:

– Вор, Гришенька, как мозоль на ноге: его каленым железом истреблять надо.

– Железом-с?

– Железом.

– Возможно-с… – согласился Гриша. – А что же, дорогой Ананий Северьяныч, вы с пойманными разбойниками делать будете? Предположим, разбойник повис на крючке… Зацепился, доложу я вам, боком, или, еще лучше, глазом. Висит себе, качается. Вероятно, – кричит…