Прямо перед самой смертью она схватила мое запястье и снова произнесла: «Будь внимательна». Потом что-то забормотала, а я, как обычно, не разобрала. Но сейчас мы были на одной волне, поэтому я знала, что это о грузовике, который ее сбил.

Толпа расступилась, и я смогла разглядеть черно-белую фуру, стоявшую неподалеку на холостом ходу. Водитель высунулся из окна и наблюдал кончину Энни через бинокль. Тут он заметил меня. Отпрянул в глубь кабины. Задние фары машины мигнули, обратив мое внимание на мандрила, нарисованного на двери кузова.

«Эй!» Толпа снова сомкнулась, я расталкивала людей и махала руками: «Эй! Задержите этот грузовик! Задержите этот грузовик!»

Но никто меня не слушал, и, когда я сумела протиснуться, было уже слишком поздно: машина свернула за угол, и, как игрушечный поезд, въезжающий в туннель, исчезла.

Одна из напольных плиток почернела. Женщина ощупывает ее носком ноги, когда входит доктор.

– Техники должны были заменить, – объясняет он. – У одного из заключенных случился приступ клаустрофобии. Он пытался прокопать выход.

– Ножкой стула?

– Шариковой ручкой. В середине сеанса с заключенным моего коллегу – доктора Чанга – вызвали, и он допустил ошибку, оставив на столе свои вещи.

– Ваш коллега. Значит, вас не было, когда это случилось.

– Нет, у меня был выходной. У вас вызывает сомнение эта история?

Она пожимает плечами:

– Отличный подбор цвета.

– Если хотите, я могу вызвать техников, и плитку поднимут.

– Не утруждайтесь. Даже если организация что-то там установила, вы найдете только обычный кусок пола.

– А что бы они там установили? Какой-то микрофон?

Она качает головой:

– Скрытый передатчик не размещали бы в полу.

– Подразумеваете, что он где-то здесь?

Она смотрит на фото улыбчивого политика на стене и произносит:

– «С Глазу на Глаз».

– Вам придется расшифровать это для меня, Джейн.

– Я же рассказывала о «Паноптикуме»?

– О департаменте повсеместного периодического надзора?

– О нем самом. «С Глазу на Глаз» – одна из его программ по сбору информации. Она использует такие миниатюрные сенсоры, что-то вроде контактных линз, только еще меньше и тоньше – настолько, что их невозможно обнаружить без специального оборудования. Теоретически такие штучки можно размещать где угодно, но на практике «Паноптикум» устанавливает их только на глазах. На их изображениях: фотографиях, картинах, рисунках, скульптурах… Каждый раз, когда вы видите глаз, но не на лице живого человека, за вами, вполне возможно, наблюдают.

– И каков процент вероятности?

– Никто за пределами «Паноптикума» не знает наверняка. А если спросить у них, то услышишь: «Меньше ста, но больше нуля». Такая шутка, понимаете? «Повсеместный периодический надзор» означает, что они не всегда смотрят, но всегда могли бы.

– Думаете, сейчас они наблюдают?

– Думаю, что шансы ближе к ста процентам, чем к нулю.

Доктор тянется, чтобы снять фотографию, но та прикреплена намертво.

– Ладно, – говорит он. – Полагаю, что мог бы раздобыть полотенце или тряпку, чтобы прикрыть ее.

– Не утруждайтесь. Меня не особо волнует слежка. Кроме того, это не единственные глаза в комнате. – Она указывает на бейдж, прикрепленный к его белому халату. – В вашем бумажнике есть еще права с фото, да? И, может быть, несколько снимков семьи?

– Они могут подглядывать из моего бумажника?

– Нет, но могут слушать.

– У глаз есть уши?

– Плохая метафора. «Паноптикумом» управляют задроты, а не поэты.

Доктор достает бумажник и быстро просматривает содержимое. Вглядываясь в банкноту, он спрашивает:

– На купюры они тоже ставят устройства?

– О, да. Это называется «Умные Деньги». Используется для отслеживания операций с наличкой.

– Интересно, – говорит доктор. – И пугающе.

– Это пугает, только если работает. Но вот вам вторая половина шутки: «Глаза» частенько слепнут и пропускают разные вещи – иногда целые грузовики.

– Кто вам рассказал о «Глазах»? Энни?

– Мы рассматривали эту тему на уроках во сне. Но я думаю, в этот вопрос меня посвятил Диксон.

– Мистер Диксон работал на «Паноптикум»?

– На одно из подразделений, – отвечает она. – То, чьей слежки за собой действительно не захочешь…

– Я прошла проверку.

Сама не ожидала. Думала, что позволить убить своего инспектора по Испытанию – это гарантированная единица в табеле. Но команда «Оборванных Нитей», которая собирала личные вещи Энни, нашла наполовину законченный рапорт, где говорилось, что у меня «очевидный потенциал». Думаю, этого хватило для оценки «три с минусом».

Через месяц я получила свое первое назначение в качестве полноценного оперативника «Злых Обезьян» в дом престарелых на Русском Холме. Доктор местной палаты интенсивной терапии играл со стариками в Господа Бога. Впрыскивал в их капельницы лекарство, вызывавшее остановку сердца, а потом объявлял тревогу и возвращал к жизни. Иногда он «спасал» одного и того же пациента два-три раза, прежде чем организм того окончательно отказывал.

Занимайся он этим достаточно долго, медсестры заподозрили бы неладное, и, наверное, его в конце концов арестовали бы, но организация пронюхала про него первой. «Паноптикум» устроил проверку, и выяснилось, что прежде доктор работал еще в трех домах престарелых. Когда в «Затратах-Выгодах» услышали об этом, то решили, что хорошего понемножку.

Я нанялась мести полы в ночную смену. В первую же ночь застала Доктора Бога одного в комнате отдыха и дала ему попробовать его собственной терапии.

Это была вся операция «Злых Обезьян», но я решила на какое-то время остаться там. Мне были нужны деньги. Оказалось, «выигрышная» стипендия Энни – особая сделка только для нее; всякий раз, когда я покупала лотерейные билеты, те оказывались пустыми.

– Вы не просили Боба Верна о зарплате?

– Не-а. После пройденного со скрипом Испытания посчитала себя не в том положении, чтобы о чем-то просить. К тому же, если задуматься, в этом есть смысл: я должна была действовать во благо мира, а не ради денег. И убивать плохих парней меня отправляли не каждый день. Затиший было более чем достаточно, чтобы управляться со второй работой.