– И что? Укроешь?

Кощей отнял ладонь от её спины, поднял над косами. Ярина притихла. Ни силой от неё не веяло в тот миг, ни Пламенем – испуганная девчонка, придавленная знанием, да таким, будто Лес на неё рухнул.

«Да и передо мной выбор непростой: настоящей яге помочь или будущей».

– Нет.

– Что тогда? – тихо-тихо спросила Ярина.

– Три пути у тебя, Ярочка. Первый – взять да уйти из Леса, зажить, как самые обычные люди живут. Второй – уйти из Леса, навеки. Позабыть, что тебе суждено ягой стать, позабыть обо всём колдовстве здешнем, обо всём, чему тебя Обыда учила, пока не поздно. Тогда уж совсем не твоя забота, что дальше будет.

– А третий?

– А третий – самой пожелать забыть, что узнала, и прошлое не стараться вспомнить. Жить, как тебе раньше в Лесу жилось, под крылом у Обыды. Сильной ведьмой растёшь, Ярина, в одиночку такую силу не вытянуть, без наставницы никак.

– Пускай бы… Пускай, – ответила Ярина, не поднимая глаз. – Но зачем она прошлое от меня прячет? Что такого, если бы я знала, как в Лес попала, что раньше было?

– Может, боится, что обратно тебе захочется, – вздохнул Кощей. – Боится, что людская жизнь слаще ягова бытия покажется.

– Так оно и есть… наверно, – пробормотала Ярина. Опёрлась о Кощеевы колени, вскинула голову, быстро заговорила: – Оно ведь приходит… Во сне видится. Бывает, в лесу мерещится. Я раньше думала, это ́Ягпери́[49] шалит, Лудмурт шутит. А потом, после Хтони, после Керемета, поняла: это из прошлого всё. Что-то… как сон, только наяву. – Ярина умолкла; прижала ладони к лицу, с тоской протянула: – Моё… Моё, понимаешь? Близко, близко совсем, а не взять! Было оно… и могло бы быть! И так просторно всё, столько солнца, так светло, так ясно… Так в избе никогда не бывает, Кощей…

Уронила руки. Замолчала. Кощей осторожно взял её ладони в свои, остудил дыханием.

– Ярочка… Так, может, и вправду лучше забыть всё? Отсечь, чтобы не травить душу?

Ярина долго не отвечала – так долго, что Кощей рискнул, поймал краешком её мысли.

…Глядела Яринка на его плащ – тёмно-синий, почти чёрный. Пахло от него сосной и можжевельником, и так это походило на розмарин в Золотом саду…

«В саду они память людскую хранят, розмарином проращивают». Если бы не нужна была память, если бы лишней она была человеку – зачем бы царевны её хранили? Выходит, важно это, нужно зачем-то. А Обыда даже крошек её лишить хочет. Что там было, в прошлом? Вдруг что-то такое было, что всю жизнь поменяло бы?.. Хочу, хочу знать!..

– Ярочка, – сглотнув, окликнул Кощей.

Ярина подняла голову. И сказала вдруг холодно, незнакомо:

– Нет уж. Не твоё это и не Обыды. Это – моё. Мне решать, как быть.

– А всё ж таки, коли мешает…

– Вот коли помешает, тогда и разберусь. А ты, если надо, поможешь, – бросила будущая яга, и было в этом больше приказа, чем вопроса. Поднялась, вынула из складок платья коробок. – Вот. Каменный огонь. Обыда тебе велела передать, чтоб кости не скрипели.

Кощей засмеялся сухо, невесело.

– Но я тебя сама лучше вылечу, если и вправду ноет. А заодно о разговоре нашем забыть помогу. Хочешь? А то ведь яга узнает – задаст жару.

Впервые с похода в Хтонь заметил Кощей Яринину улыбку. Заметил, как подросла, вытянулась ученица Обыды, и глубоко-глубоко только проглядывает из потемневших глаз, из-за острых скул прежняя девчонка, выкатившаяся на кладбище из кустов.

А Ярина всё стояла с протянутой рукой, держала короб.

– Берёшь?

Всего на миг Кощей коснулся её тёплых, мягких пальцев, вскользь, – но и боль сняло, и светло стало в голове, светло и пусто, зашумел лес. Посмотрел вслед Ярине – та спрыгнула со ступеней, помахала рукой. Чего приходила?

– Чего приходила-то? – крикнул он вслед.

– Привет передать об Обыды, – засмеялась Ярина и пошла по тропе прямо, на горевший в чаще огонёк.

Кощей закрыл глаза, пощупал ядрышко внутри, подёргал запор. Крепкий поставила, но ловкий: Обыда просто так не заметит, только если искать начнёт. А с чего ей искать? Для неё Ярина всё ещё девочка. За страхом не оставить хоть какую-нибудь преемницу забыла страх эту потерять.

* * *

Ветер гнал тяжёлые, зимние уже тучи. Последнее золото поздней листвы и солнца билось об них, отражаясь, осыпалось на землю цветными грибными дождями, будто осень на прощанье аукнула, решила показать сладкие свои запахи, тёплые свои краски.

Ярина медленно шла через лес, опустив голову. Усталая после кропотливого колдовства, замёрзшая в пещере Кощея, шагала она по яблоневой листве, по еловой хвое, по каштановой скорлупе, а в ушах тонко звенело веретено. Впереди уже виделись просветы опушки, уже предзимняя тропа указывала на избу. На избу, а в избе свет, а в избе тепло. А в избе – Обыда. И правду говорящая, и колдовство своё творящая, и утаек полная. Как ей верить?..

Весь лес поплыл, плавно закатился набок вслед за солнцем. Ярина сглотнула, запрокинула голову к небу. Махнула рукой, и тучи разошлись, засветило малиновое солнце. И тотчас зарядил дождь сквозь прозрачный воздух.

– На дождь не смотри, дождь слёзы зовёт, – говаривала яга.

Ярина зажмурилась изо всех сил, отгоняя печаль и горечь. Захотелось прислониться к чему-то – к тёплой печи, к верному плечу. Она прижалась к берёзе, втянула тихий осенний воздух и негромко, удивлённо даже, позвала:

– Помоги… Помоги разобраться.

Сквозь ветви, сквозь паутинные нити прорвался свежий ветер, вестник зимы. Раздул рукава, растрепал косы, подхватил и, словно лёгкую щепку, понёс вверх, к кронам и выше, почти под свинцовые облака. Ярина распахнула глаза. Хотела закричать, но ветер не давал: бил в лицо, срывал с губ крик и тут же уносил далеко, далеко, туда, где он сплетался с птичьим звоном, с песнями леса. Срывал с губ…

С губ ли?

Ярина с клёкотом, с ликующим свистом взмахнула крыльями и соколом помчалась меж туч. Навстречу из шапок сосен вылетела маленькая сова. Поравнявшись с Яриной, несколько раз каркнула, ухнула, увлекая за собой.

– Обыда? – забыв от неожиданности и ветра все тревоги, воскликнула Ярина. Вышел клёкот и свист, но сова поняла, обернулась, озорно вычертила в воздухе не то змею, не то звезду. И устремилась вперёд юркой, вёрткой точечкой.

Ярина взмахнула крыльями, ловя ветер. Огляделась, вбирая иную картину, иные запахи. Мир с высоты был совсем другим, и воздух держал крепче ветвей, крепче почвы. Впереди сияла река, вилась меж деревьев, как путь от неба до неба, уводила,